Стрела над океаном - страница 7
Попутный ветер наполнил залатанные паруса «Св. Зосимы и Савватия», погнал судно на северо-восток. На четвертые сутки повернули на «полдень». Плыли день, плыли два, плыли три дня. Земли нет и в помине. Кругом неласковое, безбрежное море. И на восьмой день плавания так и не попался ни один из Алеутских островов. Мореходы встревожились. Поднялся ропот.
Стоял сентябрь. Однако с каждым днем воздух становился мягче, теплее, море спокойнее, небо светлей. Прошло еще несколько дней. В первых числах ноября вокруг «Св. Зосимы и Савватия» все так же простиралось пустынное синее море, светило солнце. По временам стояла такая жара, что смола, которой было обмазано суденышко, стекала по бортам. Суеверный ужас охватил мореплавателей: не в адское ли пекло несут их волны, не адским ли жаром веет ветер?..
Однажды на рассвете увидели землю. Из моря вставал скалистый остров. На прибрежных камнях и в море вокруг корабля великое множество котиков. Желанная, драгоценная добыча! Но «старовояжные» воспротивились намерению высадиться на остров и поохотиться. Остров сочли нечистым привидением, а котиков — нечистыми духами. На палубу вынесли икону «пресвятой божьей матери», отслужили молебен и поплыли дальше — туда, куда ветер дул. Таинственный остров скрылся вдали за кормой… Корабль все плыл и плыл. И кто знает, куда бы он заплыл, если бы не переменился ветер. Переменился ветер — переменился курс. Поплыли в обратную стону. На двенадцатый день плавания пристали к острову Афогнаку, проделав, как выяснилось впоследствии, около тысячи восьмисот верст к югу от Медного. А вот как проглядели Алеутские острова — никто на это не мог ответить…
Так вот и плавали безвестные смельчаки по бурным морям, направляя все дальше к востоку бег своих неуклюжих, хрупких корабликов. Их самоотверженный опасный труд, сливаясь воедино с деятельностью прославленных русских мореплавателей, имел конечной целью изучение, освоение пустынных суровых морей, омывающих холодными волнами восточные окраины русской земли.
Это они проложили тот путь, которым пойдем и мы.
— Слева по борту — «Три Брата», — сказал командир.
«Три Брата» — три высоких острозубых камня возле скалистого берега. Черные на сером облачном небе, с белой каймой прибоя у подножий, они сторожат узкий вход в Авачинскую бухту. Угрюмые старики немало повидали на своем веку. Видели паруса пакетботов Беринга и Чирикова. Видели сто с лишним лет назад корабли англо-французской эскадры, удиравшие из бухты с пробоинами от русских ядер в деревянных бортах.
Кончилось наше томительное кружение по бухте. Прошли брандвахту. «Три Брата» остались за кормой. Идем в океан.
И сразу, почти мгновенно, все изменилось вокруг.
В бухте тоже покачивало, тоже порой задувал недобрый холодный ветер. А тут вдруг ударила в лицо тугая сильная струя воздуха — дыхание океана!
И волны стали другими. В их широком размашистом колыхании чувствовалась могучая сила.
Словно дрожь прошла по судну. И пальцы непроизвольно крепче сжали бортовые поручни.
Океан!..
В сумеречной дымке растаяли далекие берега.
После вечернего чая, прежде чем устроиться на ночь в кают-компании на узеньком диванчике, рюкзак под голову, захотелось выглянуть на палубу.
Поднялся по крутому трапу. Открыл тяжелую железную дверь… Надо мной, за вздыбившейся кормой, — черная стена воды, отливающая сумрачным смоляным блеском. Сейчас, сию секунду, с грохотом и ревом, с шипением и свистом она обрушится на корабль…
Едва я успел подумать об этом, как стена стала беззвучно оседать. Корма опустилась. И потому, с какой силой меня качнуло от захлопнувшейся за спиной двери, я понял, что теперь вздыбился нос корабля.
Вцепившись в какой-то трос, я стоял, оглушенный, очарованный ночным штормующим океаном.
Ревело, гудело, плескало. Из темноты одна за другой, одна за другой вздымались черные волны, с яростным шипением растекались по бортам корабля. Соленая пыль увлажнила лицо. Солеными стали губы. До чего же, черт возьми, это здорово! Но…
Еще одна цитата, и опять из Конрада: «Быть может, я чересчур впечатлителен, но, сознаюсь, мысль быть выброшенным в разбушевавшийся океан среди мрака и рева волн вызывает во мне всегда судорожное отвращение…»