Стрельцы - страница 49
Малорослый слуга отворил калитку и едва устоял на ногах от ужаса, увидев пришедших гостей.
— Дома ли боярин? — спросил один из них.
— Как не быть дома! Дома, отец мой! — отвечал слуга, заикаясь.
— Скажи боярину, чтоб он вышел на крыльцо: нам до него есть нужда.
— Слушаю! — сказал слуга и побежал на лестницу.
Чрез несколько времени явился на крыльце восьмидесятилетний князь. Он был без шапки, и ветер развевал его седые волосы. Лицо старца выражало глубокую скорбь.
— Мы пришли к тебе, боярин, просить прощения, — сказал стрелец, стоявший впереди своих товарищей, — погорячились мы вчера и убили твоего сына!
— Бог вас простит! Я не стану укорять вас. Мне не воскресить уже сына!
— Спасибо тебе, боярин, что зла не помнишь! — сказал стрелец.
— Спасибо! — закричала вся толпа.
— Если же дать нам выпить за твое здоровье и за упокой души твоего сына! — продолжал стоявший впереди стрелец. — У тебя, я чаю, погреб-то, как полная чаша!
Князь, не ответив ни слова, вошел в свою спальню, сел у окна и приказал слуге отпереть для стрельцов свой погреб. Выкатив оттуда бочку, незваные гости расположились на дворе, потребовали несколько кружек и начали пить. Малорослый слуга, отворивший им калитку, потчевал их и низко кланялся.
— Скажи-ка ты, холоп, старик-то вопил вчера по сыне? — спросил один из стрельцов.
— Как же; отец мой. Он лежал хворый в постели; а как услышал про свое горе, то стал на колена перед святыми иконами да так и облился слезами. — Приметив неудовольствие на лице стрельца, слуга примолвил: — Не то чтобы с горя заплакал, а с радости. «Много ты мне стоил забот и кручины! — сказал он. — Спасибо добрым людям, что тебя уходили!»
— Врешь ты, холоп! Скажи всю правду-истину: что говорил боярин? Не то хвачу по виску кружкой, так и ноги протянешь!
— Виноват, отец мой, не гневайся, скажу всю правду-истину! — сказал дрожащим голосом слуга.
— Грозился ли на нас боярин?
— Грозился, отец мой.
— Aгa, видно, щука умерла, а зубы целы остались! Что же говорил старый хрен?
— Говорил, отец мой, говорил!
— Тьфу ты, дубина! Я спрашиваю: что говорил?
— Щука умерла, а зубы целы остались.
— Вот что! Ах он злое зелье! Чай, рад бы всех нас перевешать! Что он еще говорил? — закричал стрелец, схватив слугу за шею.
— Взмилуйся, отец мой, ведь не я говорил, чтоб вашу милость перевешать.
— Как, разве он и это сказал?
— Не помню, отец мой! Ахти, мои батюшки, совсем задавил! Отпусти душу на покаяние! Тошнехонько!
— Задавлю, коли не скажешь всей правды!
— Скажу, кормилец мой, скажу! Боярин говорил, что сколько на кремлевских стенах зубцов, столько вас повесят стрельцов!
— Слышите ли, братцы, что старый хрен-то лаял? Постой ты, собака!
С этими словами опьяневший уже стрелец вскочил и бросился на крыльцо. За ним побежало несколько его товарищей. Схватив старца за седые волосы и вытащив за ворота, злодеи изрубили его и, остановив крестьянина, который вез белугу на рынок, закололи его лошадь, отняли у него рыбу и бросили ее на труп князя.
— Вот тебе и обед! — закричали они с хохотом и побежали в Кремль.
В находившейся близ спальни царицы Натальи Кирилловны небольшой комнате, в которую вела потаенная дверь, родитель царицы Кирилл Полиевктович и брат ее Иван Кириллович, скрывшиеся туда накануне, придумывали средство выйти из дворца и тайно выехать из города; убежище свое, указанное им царицею, но многим из придворных известное, они не считали верным. Вскоре после рассвета пошли они в спальню Натальи Кирилловны, которая всю ночь провела в молитве. Иногда, переставая молиться, подходила она к стоявшей у стены скамье, обитой бархатом, и, проливая слезы, благословляла сына своего. Одетый в парчовое полукафтанье, он спал, покоясь на изголовье, руками матери для него приготовленном. Трепеща за жизнь сына, она решилась уложить его в своей спальне и всю ночь охранять его. Вошедши тихонько к царице, родитель ее и брат сообщили ей свое намерение. Видя ее беспокойство, они остались в ее спальне почти до полудня, стараясь успокоить ее советами и утешениями. Между тем проснулся Петр Алексеевич, встал, помолился и начал также утешать свою родительницу.