Стрельцы московские - страница 18
В том случае, если посторонний человек проигрывал дело стрельцу на сумму до 100 рублей, а стрелец с ним мирился и, для того чтобы не платить судебные пошлины, переводил их на себя, за такое «воровство» стрелец лишался всех льгот, и с него взималось все сполна. Эти же правила распространялись на стрелецкую родню, жившую с ним в одном дворе.
Значительные льготы предоставлялись стрельцам и в уплате торговых пошлин. Служилый люд, занимавшийся ремеслом и торговлей, освобождался от пошлин на производимые и продаваемые товары при их стоимости от полтины до рубля, Если же стоимость товаров была больше рубля или стрелец владел лавкой, то платить приходилось полавочное и другие пошлины, как и прочим торговым людям.
Торговля и ремесла являлись неотъемлемой частью повседневной жизни стрельцов. Различные промыслы позволяли им пополнять дополнительными средствами скудные доходы, получаемые от казны. Однако Смутное время вносило свои коррективы в традиционный жизненный уклад. Нескончаемые сражения, которые приходилось вести войскам Василия Шуйского с отрядами «воеводы царя Дмитрия Ивановича» И.Болотникова, а затем Лжедмитрия II, надолго отрывали московских стрельцов от их мирных занятий. Положение еще более осложнилось, когда осенью 1609 г. в пределы Русского государства вторглась огромная армия польского короля Сигизмунда III.
Героическая оборона Троице-Сергиева монастыря и Смоленска, победы воеводы князя М.В.Скопина-Шуйского были перечеркнуты разгромом русского войска гетманом С.Жолкевским у деревни Клу-шино 24 июня 1610 г. Как не раз бывало и прежде, дворянские полки и отряды наемников дрогнули под напором неприятеля, и лишь стрельцы «стояли крепко». Только после измены «союзников» — шведов и бегства воевод они были вынуждены организованно отступить к Москве. Это поражение окончательно подорвало авторитет Василия Шуйского. 17 июля он был свергнут с престола и насильно пострижен в монахи. Власть в столице перешла в руки временного правительства, состоявшего из семи бояр во главе с князем Ф.И.Мстиславским.
«Семибоярщине» выпала незавидная роль стать правительством национальной измены. Не имея ни сил, ни желания продолжать борьбу, бояре вступили в переговоры с гетманом Жолкевским о призвании на русский престол сына Сигизмунда III — королевича Владислава. 21 сентября по взаимной договоренности королевские войска вступили в Москву. Начальником постоянного польского гарнизона был назначен гетман А.Гонсевский, который под различными предлогами постарался поскорее удалить из города русские воинские контингенты и, прежде всего, стрельцов, Приложил к этому руку и боярин Иван Михайлович Салтыков, назначенный польскими властями в январе 16П г. главой Стрелецкого приказа>62.
Большинство стрелецких приказов и сотен, высланных на службу в отдаленные уезды разоренной страны, вскоре оказались в крайне бедственном положении. Московский приказ Степана Караулова, в рядах которого числилось три сотника и 350 рядовых стрельца, был направлен в Бологну. Отсюда служилый люд направил в столицу коллективную челобитную, в которой говорилось: «Служим государи, мы вам, земным правителем, всякие ваши земские службы, на бой и на караулы ходим, а голодни з женишками и з детишками скитаемся меж двор, помираем голодною смертию, а запасцу не дано ни по чему. По вашей боярской милости дано нам на Бологне на прокормленье, и нам да тех мест и достальным померети голодною смертию…». Посланные к Москве шестеро выборных стрельцов в сентябре 1611 г. доставили челобитную в лагерь земского ополчения. Рассмотрев жалобу, «бояре и воеводы» князь Д.Т.Трубецкой и казачий атаман И.М.Заруцкий распорядились дад того, чтоб стрельцы со службы не разбежались, высылать им на корм с Калуги, с посада и уезда, «по осмине муки человеку на месяц, да десяти человеком по осмине крупы, да по осмине толокна, да по 3 полти ветчины, да по пуду соли»>63.
В земском лагере стрельцы приказа Караулова узнали подробности событий, произошедших в Москве за несколько месяцев до их прибытия. Несмотря на все усилия гетмана А.Гонсевского и бояр-из-менников, к весне 1611 г. в столице еще оставалось значительное число воинских людей, для которых иноземная оккупация была столь же нетерпима, как и остальным москвичам. До определенной поры властям удавалось сдерживать недовольство жителей столицы, но достаточно было небольшой искры, чтобы вся неприязнь к «поганым ляхам» вылилась в народный бунт.