Стрелков и другие. Анатомия одного стратегического конфликта - страница 9

Разве в условиях беспощадной войны этих сил с Россией, — спрашивают они, — не нужно было сплочение всех антизападных, антибандеровских сил? Разве не требовала прагматика — кем бы ни был Стрелков на деле — сохранения союза с ним всех тех, кто во главу угла ставит отстаивание России от бандеровцев, оранжоидов и американцев? Почему бы, воюя за Новороссию против бандеровцев, не забыть обо всех идеологических разногласиях? Ведь у нас одна страна, и мы все должны ее защищать!»

Ну что ж, поговорим на прагматическом языке… Памятуя, что ничто не является настолько политически прагматичным, как уроки истории.

22 июня 1941 года не только советское государство и советский народ, но и те русские, которым всё советское было глубоко чуждо, воззвали к тому же самому. Мол, давайте забудем об идеологических разногласиях и выступим единым фронтом против Гитлера — этого врага нашей любимой Родины и человечества.

Кто-то действительно забыл об идеологических разногласиях — Деникин, например. Но ведь другие не забыли. Краснов не забыл. Шкуро. Фон Паннвиц, этот эсэсовский палач, восхваляемый Стрелковым.

Почему бы тогда всем этим господам, очень любившим именовать себя русскими патриотами, не сплотиться вокруг советского руководства с тем, чтобы защитить от очевидного врага России свое любимое Отечество, забыв об идеологических разногласиях? Но ведь тогда они не сплотились! И, в общем-то, понятно, почему. Потому что идеология для них была важнее страны. А так бывает, только если страну не любят по-настоящему.

Итак, идеология для них была и впрямь важнее страны. А настоящей любви к стране не было. Спрашивается, как может быть страна важнее идеологии для их прямых последователей? Не может для этих прямых последователей страна быть важнее идеологии! А значит, не может быть и настоящей любви к стране.

А, значит, предположим, вы с ума великого примете за чистую монету их лицемерные подвывания по поводу необходимости отказа от идеологической позиции во имя победы над общим бандеровско-американским врагом и встанете в общий с ними строй. Но они-то на самом деле от идеологии не отказались! Они лишь побудили вас от нее отказаться во имя некоего общего дела. Неужели вы и впрямь не понимаете, что с ними каши не сваришь? Что у нас с ними общего дела быть не может.

Хотя бы потому, что они нас ненавидят гораздо больше, чем бандеровцев и американцев. А также потому, что единственным общим делом может быть защита России от бандеровцев и американцев, а они — и сам Стрелков, и, в особенности, «другие» — давно снюхались и с американцами, под которых легли, и с бандеровцами, с которыми им американцы приказали закорешиться.

И как только мы поддадимся на их лукавые призывы и станем в общий строй, выяснится, что никакого общего строя нет. И что нас сдадут на корню бандеровцами и американцам, перебежав на их сторону в решающий момент. А мы американско-бандеровской нечисти даже боя не сможем дать настоящего. Потому что, поддавшись на лживые призывы к объединению необъединимого, полностью лишимся возможности мобилизации настоящих патриотов России на настоящую борьбу с врагами России.

Нельзя объединяться с власовцами против бандеровцев. Потому что власовцы ненавидят нас больше, чем бандеровцев. Потому что их любовь к России, мягко говоря, крайне проблематична. И потому что воевать с бандеровцами и американцами по-настоящему власовцы не могут, ибо являются подельниками бандеровцев и слугами американцев. Ну и как же объединяться для борьбы против бандеровцев и американцев с подельниками бандеровцев и американскими наймитами? Странная идея, не правда ли?

Если какой-нибудь простой русский человек любит госу-даря-императора и ненавидит коммунистов… Если такой простой русский человек готов при этом умереть за Россию… Если он и впрямь ненавидит бандеровцев и американцев как врагов России… Что ж, с ним можно и должно объединяться против бандеровцев и американцев для того, чтобы отстоять Россию. И нет никаких проблем с тем, чтобы поставить Родину выше идеологии.

Но был, к примеру, такой Александр Беннигсен — потомок знаменитого Беннигсена, про которого Пушкин написал: