Стрелы Перуна - страница 14
.
Что-то вдруг отвлекло внимание дозорного. Воин прислушался, ему почудился грохот упавшего тела за резной дверью: там жили евнухи-служители и воины-скопцы — внутренняя охрана царской спальни. Могучий страж подошел к двери, приложил ухо. Ему показалось, кто-то там стонет. Исполин решительно взялся за бронзовое кольцо. Но... вопреки правилам, дверь оказалась запертой изнутри. Страж встревожился не на шутку. Стучаться он не стал. Будучи человеком действия, великан ударом ноги сокрушил препятствие и ступил в полутемное помещение: стражи-скопцы и служители вповалку лежали на полу и по углам. Дозорный не стал выяснять, живы они или только спят, а сразу же в два прыжка оказался перед входом в спальню императрицы. И эта дверь оказалась запертой изнутри. С ней царский стражник поступил так же, как и с первой. Шаг... и он оказался в запретном помещении. Ретивый служака не думал о возмездии: он с ужасом смотрел на парчовый балдахин, чуть освещаемый канделябрами. Дозорный был уверен, что с царицей случилась беда, и решительно шагнул вперед. Стремительная тень метнулась к нему, сверкнула узкая молния. Воин уклонился, могучими руками схватил напавшего, поднял над головой и швырнул неизвестного в окно, в ночь. Зазвенели, осыпавшись, стекла. Слышно было, как возмутилась шумно и успокоилась вода в невидимом канале за окном. Для исполинской силы царского охранника противник показался не тяжелее петуха.
Отбив нападение, воин с ужасом смотрел на кровать: теперь он был уверен, что императрица зарезана. Страж сделал неуверенный шаг к ложу и... в этот миг балдахин откинулся!
Фесфано, прекрасная и божественная, стояла перед ним и в свете слабомерцающих свечей казалась бесплотной и невесомой.
— О, Россланд, — возник немного испуганный, чарующий голос сирены, — ты подоспел вовремя. Негодяй пробрался через окно и хотел задушить меня. О-о, мне страшно. Подойди ко мне, мой Геракл, защити свою Деяниру!
Еруслан, или Россланд, как на греческий манер назвала его Фесфано, стоял и хлопал ресницами, ничего толком не понимая. Вот уже два месяца он по приказу спафария манглавитов[34] Анемаса охранял покои царицы.
Женщина ослепительной красоты очаровала могучего русса и с первого же дня иссушающим жаром любви отняла у него разум и волю.
О том ли он думал, когда три года назад пришел под стяг царя Романии? О том ли он думал, сражаясь с арабами в жестоких сечах во славу Царьграда? О том ли он думал, когда всего с пятью десятками товарищей в горном ущелье острова Крит прикрывал отход всего войска Никифора Фоки — нынешнего императора? Тогда царь-полководец назвал его спартанцем и поставил телохранителем при собственной особе.
Высоко нес славу русского оружия богатырь Еруслан. И вот не заметил, как очутился в сладком плену у слабой женщины. В объятиях Феофано прославленный воин терял разум, был неуемен в страстях и безрассуден в стремлении к ним.
Сейчас Еруслан не знал, что и подумать. Он твердо полагал, воинственного супруга царицы не могло быть здесь... Да и к чему тут всякие тайны с бесчувственными стражниками-скопцами и нападением на него неизвестного злоумышленника. Случись в спальне Никифор, даже тайно — кто их поймет, этих императоров, — Еруслан скорее всего был бы уже мертв. Да и далеко отсюда владыка Царьграда: Никифор-воин вот уже две недели встречал войска стратиотов[35], созванных в гавань Фессалоники для предстоящего морского похода на остров Крит. Император считал, настала пора отобрать благодатную землю у арабов... Поэтому неожиданный незнакомец не показался руссу случайным посетителем царских покоев, тем более что Феофано не ждала сегодня Еруслана. Царица знала, спафарий поставил на почетный пост свирепого и неподкупного женоненавистника перса Джаги. Но она даже не предполагала, что Джаги упросил Еруслана заменить его в ночном дозоре.
Не было равного по силе руссу ни одного богатыря во всем византийском войске. Никто не осмелился бы позвать его на поединок. Но... сейчас противником всепобеждающего исполина была женщина, прекрасная Феофано — дочь кабатчика в прошлом и всемогущая царица Романии в настоящем.