Стреляй, я уже мертв - страница 51

Я ничего не мог поделать. Я поклялся, что буду им помогать. Этот человек слушал меня довольно безразлично, но потом вдруг встал и подошел так близко, что я ощутил его зловонное дыхание. И тогда он сказал, что я сделал правильный выбор, выбор между жизнью и смертью, причем, уберег тем самым от неприятностей не только себя, но и своих родителей. Он вышел из кабинета, а потом вошли двое мужчин, которые повели меня в другую комнату. Они открыли дверь, за которой я увидел свою мать. Она стояла, прижавшись к стене, и плакала. Трое полицейских издевались над ней, тыча в нее пальцами. Они заставили ее раздеться, и она тщетно пыталась прикрыть свои иссохшие груди. Там же был и отец, связанный по рукам и ногам. Не знаю, видела ли меня тогда мать, но я до сих пор не могу забыть, какими глазами взглянул на меня отец, сколько в них было стыда и горя.

Затем меня снова отвели в тот же кабинет, который, как я уже понял, принадлежал начальнику.

Я заплакал и стал умолять его отпустить родителей; мне это пообещали, но взамен потребовали сделать одну вещь. До сих пор им не удалось арестовать никого из группы Соколова, но им нужен был наглядный пример, который бы доказывал, что никто не может чувствовать себя в безопасности. Они знают о тебе, Самуэль, я назвал твое имя. Вчера вечером они собирались тебя арестовать, но не застали дома. Они рассвирепели и стали рыться в ваших бумагах. Твой отец поклялся, что это он — борец против власти, а ты ни в чем не виноват. В итоге они забрали нас обоих. Твой отец шепотом попросил меня передать, что он просит у тебя прощения, а еще... — Андрей не смог сдержать рыданий. — Еще он сказал, что ни в чем меня не винит, но просит спасти тебя. Он даже пригрозил, что достанет меня из могилы, если я не исполню его просьбы.

Потом его увели, а мне велели оставаться на месте. Они были в ярости, что не удалось тебя арестовать. Потом они отправились за Ириной, но тоже ее не нашли. Твоего отца стали избивать еще более остервенело, но он продолжал клясться, что ты ни в чем не замешан, а во всем виноват только он один. И тогда я... я знаю, мне нет прощения, но я сказал, что ты играл в этом деле совсем незначительную роль, и что это отец сбивал тебя с толку, вбивая тебе в голову революционные идеи... Тогда полицейский мне сказал: «К сожалению, мы уже не можем ни о чем спросить этого еврея. Только что он сдох, так и не сказав правды. Я вижу, ты тоже не желаешь ее говорить. Так что же, хочешь последовать за ним?»

Самуэль с воплем стиснул низко нависающие ветви. Ёзя едва успел схватить друга, который впился в горло Андрея обеими руками. В глазах Самуэля была лишь ненависть, всепоглощающая ненависть, утопленная в слезах.

— Последовать за ним! Последовать за ним, подумать только! — повторял Самуэль. — Или ты думаешь, что попал бы туда же, куда и он? Бог мой, последовать за ним!

Ёзе наконец удалось оторвать руки Самуэля от шеи Андрея. Лицо Андрея посинело, он едва мог дышать. Затем Ёзя обнял друга за плечи, стараясь успокоить.

— Твой отец отдал свою жизнь, чтобы спасти твою. Ты не можешь допустить, чтобы его жертва оказалась напрасной.

Андрей в испуге взглянул на них и продолжил свой рассказ.

— А еще полицейский сказал, что перед смертью твой отец совсем тронулся и все повторял: «Сынок, не забудь, в будущем году встретимся в Иерусалиме». Это были его последние слова — прежде чем его в очередной раз окунули головой в ведро с водой, а потом... потом у него случился разрыв сердца. «В следующем году встретимся в Иерусалиме», — так он говорил. Для вас, евреев, это означает что-то важное, ведь так?

Но Самуэль не ответил, он не знал, как подобрать слова, даже не понимал, как еще дышит. Ёзя изо всех сил сжимал его, так что Самуэль не мог пошевелиться, пытаясь утешить его и защитить.

— Ты — мразь, убить тебя мало! — выкрикнул Самуэль, вырываясь из объятий Ёзи.

— Да, я знаю, — вздохнул Андрей. — Я трус, я мразь. Я предал вас, чтобы избавить от пыток родителей, а также себя самого; я до сих пор слышу крики несчастных, которых они пытали; эти крики отдаются болью у меня в мозгу.