Стремянка в небо - страница 25

– Петька, открывай! – отозвался звонкий молодой голос.

– М‐митька? – одними губами прошептал Петя.

Марс рычал, прижавшись боком к коленям хозяина. Его обычно плотно прилегающая шерсть встала дыбом, отчего пес начал походить на лохматый и очень злой шар. Только искры не летели. Петя и не подозревал, сколько ярости таится в этой обычно спокойной собаке.

– Митенька! – Мать мгновенно оказалась у двери, она рвала замок, стремясь как можно скорее оказаться снаружи. Ее нетерпение только замедляло дело, что позволило Пете несколько прийти в себя. Одним движением он оторвал мать от замка и, крепко держа женщину, крикнул в сторону двери:

– Пошел вон!

Затем он развернул мать к себе, обнял и посмотрел в глаза. Говорить он при этом старался как можно убедительнее:

– Мама, не надо. Что бы там ни было, это не Димка. Наш Димка уже больше двадцати лет как мертв.

Женщина обмякла. Она больше не рвалась к двери, лишь мелко дрожала и всхлипывала. «Лучше бы в обморок упала, – мелькнуло в голове у Пети. – Было бы легче. Сказал бы, что Митькин голос ей привиделся».

А молодой голос не унимался, в нем уже звучали обида и недоумение.

– Мама, мама, открой же, мне холодно. Открой, мама.

Тут Петя окончательно потерял голову.

– Да пошел ты к черту!

Теперь уже он подлетел к двери и начал рвать на себя непослушный замок. Он хотел разорвать, растоптать то, что посмело взять себе имя мертвого человека и напомнить матери прошлое горе. От опрометчивого действия его удержали чьи-то руки. Руки принадлежали Федору. Парень изо всех сил вцепился в Петю и, несмотря на сопротивление последнего, оттащил того от двери.

– Успокоился? – осведомился он, когда Петя прекратил вырываться.

– Да, отпусти, – проворчал тот, все еще тяжело дыша.

– Мама, открой, мама! Петька, я тебе велосипед принес. Помнишь, обещал? Открывай давай!

Сумасшествие продолжалось еще минут пятнадцать. Они вчетвером стояли в освещенных тусклым светом семидесятипятисвечовой лампочки сенях и слушали. Мягко говоря, всем было сильно не по себе. Наконец человек замолчал, затопали по ступеням шаги и наступила тишина. Ее нарушил Федор.

– Пошли в комнату, – сказал он. – На сегодня, думаю, концерт окончен.

Слова парня возымели волшебное действие.

Деревня ожила. Она кричала, и страх звучал в ее крике. В нем смешались голоса людей, собачий лай и даже выстрелы. Проверять, что там творится, Пете совершенно не хотелось – его больше беспокоила мать. На шум она не отреагировала, просто смотрела прямо перед собой и молчала. Ее серые глаза, обычно яркие, сделались тусклыми. Ничего не осталось от той живой и любопытной кумушки, любительницы сплетен и происшествий.

– В горницу! – скомандовал он и повернулся, чтобы взять женщину под руку. Однако опоздал – около матери уже суетился Арменыч.

– Мария Семеновна, – ворковал тот. – Пойдемте, пойдемте. Вам непременно нужно полежать.

Та оперлась на руку старика и, автоматически переставляя ноги, поплелась в горницу. Следом за ними туда потянулись остальные. Процессию завершал Марс. Он больше не походил на стукнутого электричеством колобка, и лишь на загривке шерсть еще непокорно топорщилась. Пес непрестанно оглядывался и порыкивал.

Следующий час прошел в хлопотах вокруг Марии Семеновны. Петя даже порывался бежать к фельдшерице тетке Светлане, но многомудрый Арменыч, переживший смутные времена в Тбилиси, его остановил.

– Зачем нам Светлана? – сказал он. – У нее сейчас и без нас хлопот будет полон рот. Сейчас капелек успокоительных попьем, снотворное примем и утром будем как новенькие. Главное, чтобы давление не скакнуло. Голова не болит? – заботливо наклонился он над Марией Семеновной.

В ответ та прикрыла глаза.

– Тонометр есть?

– Где-то был. – Петя вспомнил, что видел аппарат в верхнем ящике комода.

– Тащи, – распорядился Арменыч.

Давление оказалось лишь слегка выше нормы. Старик обрадовался.

– Вот и ладушки. Ей сейчас главное – поспать, – шепотом поделился он с Петей.

– Поспишь тут, – проворчал парень, косясь на окна – шум за ними стихать и не думал.

– Уснет, – уверенно пообещал Арменыч.

Так и получилось. Не прошло и десяти минут, как женщина сначала засопела, а потом даже начала похрапывать.