Строптивая наложница - страница 4

– Здравствуйте, мисс Девери, – произнес лорд Кроуфорд мягким, грудным голосом, от которого Элизабет мгновенно бросило в озноб. – Как я рад, что наконец-то могу познакомиться с прелестной девушкой, о достоинствах которой столько наслышан!

Он смеялся, он откровенно смеялся ей в лицо, а она была абсолютно безоружна против его дерзости. Такое не могло присниться даже в кошмарном сне. Могла ли она подумать, что когда-нибудь вновь встретит этого отвратительного человека! И где? В своем собственном доме! Она была настолько уверена, что та ужасная встреча окажется первой и последней в их жизни, что даже не узнала его в первую минуту.

Это случилось три месяца назад, в самые последние дни лондонского сезона. Родителям Элизабет пришлось срочно уехать в имение тяжело больной родственницы. Так как ее младшего брата Эдварда, бывшего дома на каникулах, они забрали с собой, Элизабет осталась в лондонском особняке совершенно одна. И, разумеется, как всегда в подобных случаях, она без промедления послала записку Симону Марсанту. Ответ не заставил себя ждать: в своем послании барон назначил ей встречу «у развилки трех дорог». А это означало, что он будет ждать ее в определенном месте и приехать туда она должна в наемной карете, экипировавшись соответствующим образом.

Прочитав записку Симона, Элизабет немедленно объявила всем служанкам матери выходной. Затем прошла в гардеробную виконтессы и достала матушкино платье из черного бархата и элегантный капор с розами и вуалью, украшенной бархатными мушками. Виконтесса была полнее дочери, но с помощью булавок и пояса удавалось достичь желаемого эффекта, и платье смотрелось на Элизабет прекрасно. К тому же, когда она его надевала, никто не смотрел на ее талию. Все взгляды устремлялись на обнаженные плечи и излишне открытую грудь.

Вообще-то, Элизабет опасалась пользоваться туалетами матери, но у нее самой не было ни одного темного платья, потому что носить подобные было не принято девушкам ее возраста. Если бы кто-то из знакомых узнал мисс Девери в таком наряде, она подверглась бы жестокому общественному осуждению. Но туда, куда вез ее Симон, люди их круга редко заглядывали. Ибо она должна была сопровождать его – уже в третий раз за сезон – в игорный дом.

Если бы отец Элизабет узнал о том, в какие приключения его дочь пускается с бароном Марсантом, он, несмотря на разницу в возрасте, вызвал бы его на дуэль. Но, конечно же, никто не собирался ему об этом рассказывать, а тем более сам Симон, которому присутствие Элизабет помогало зарабатывать деньги. В первый раз, когда он попросил ее об этой услуге, девушка пришла в ужас. Но потом ей и самой понравилась эта затея. Подобные приключения давали ей возможность испытать действие на мужчин своих чар. Ее задача заключалась в том, чтобы стоять за креслом Симона, когда он играет, и отвлекать внимание его партнеров.

Когда Элизабет подъехала в наемной карете к условленному месту, Симон уже ждал ее. Экипаж остановился, и барон заскочил внутрь. На мгновение Элизабет почувствовала его руку на своей талии, но он тут же отпустил ее и отодвинулся. Симон знал, что малейшая вольность с его стороны может обернуться полным разрывом с мисс Девери: несмотря на свое подчас шокирующее поведение, она оставалась порядочной и невинной девушкой.

– Как дела, мой друг? – участливо спросила Элизабет, заметив, что он явно чем-то обеспокоен. – Вы опять испытываете денежные затруднения?

– Должно быть, они никогда не перестанут меня преследовать, – с досадой ответил барон.

Увидев, с каким хмурым лицом он исследует содержимое своего кошелька, Элизабет поспешила поднять ему настроение.

– Я захватила с собой те двадцать фунтов, что оставил мне отец на время своего отъезда, – весело сказала она. – Если понадобится, я готова стать вашим кредитором.

– Элизабет, вы просто мой добрый ангел! В какой уже раз вы бескорыстно выручаете меня, – пылко проговорил барон, окидывая ее взглядом неподдельного восхищения.

Они обменялись взглядами как два заговорщика; но внезапно улыбка Симона угасла, превратившись в гримасу мучительной досады. Накрыв руку девушки своей ладонью, он крепко сжал ее и с огромным сожалением произнес: