Ступени любви - страница 20
Амадео почувствовал, что его сердце странно сжалось.
— Ну, а… сестра Раймондо, почему бы Северино к ней не посвататься? Она ему ровня.
— Делия? Да, ровня, и братец её был бы не против. Но она от него нос воротит, хоть на словах и вежлива. У них, монастырских аристократок, так принято: «извольте, соблаговолите», я бы просто к чёртовой бабушке послал, а эта скажет: «Многоуважаемый мессир, не будет ли вам благоугодно направить ваши стопы подальше от этого места, чтобы поприветствовать ближайшую родственницу первого из падших ангелов?»
— И она ему это говорила? — удивился Амадео, почувствовав, что щеки его розовеют и уши начинают гореть.
Но Энрико не заметил его волнения.
— Ему? Нет, он никогда ей не досаждает. Он, кстати… Я недавно заметил… не знаю, как и сказать… показалось, наверное. Быть того не может. Он на прошлом турнире, в Пьяченце, против троих вышел — и смял. А тут, я пригляделся, бабу видит — и стоит чурбан чурбаном. Спесь господская, что ли, высокомерие барское? Чего он так?
Амадео слушал с каменным лицом. Он знал о застенчивости Северино, тот подлинно всегда маскировал её деланной надменностью, и всегда завидовал лёгкости отношений Энрико с женщинами, его свободе и раскованности. Но… Он «не досаждает» чернокудрой Стреге, сказал Крочиато. А кому тогда «досаждает»? Бьянке, сестрице самого Энрико? Но об этом не спросил.
— Он просто застенчив, Энрико, — вяло растолковал Амадео дружку очевидное, думая о другом.
Тот не понял.
— Кто?
— Северино.
Челюсть Котяры отвалилась.
— Ты… шутишь? Он, что, девица?
Амадео махнул рукой и осторожно спросил.
— А тебе Делия… по душе?
— Мне? — удивился Крочиато, и пожал плечами, — когда я их с Чечилией из монастыря забирал, мне её ведьмой отрекомендовали. Слишком-де много знает для своих семнадцати. Ну, глупостей от неё и вправду не услышишь, но это не повод на костёр отправлять. Чем такой дурой быть, как моя сестрица, — Энрико снова пожал плечами. — А так, на мой вкус, девица она видная да ладная.
Амадео почему-то облегчённо вздохнул. Энрико не был влюблён в Делию.
— А что ты о твоих забавах с Чечилией скажешь?
Лицо Энрико перекосилось гримасой — не то шутовской, не то болезненной.
— А что тут скажешь? — вскинул он руки, как ярмарочный арлекин. — Я место своё помню — Чечилия дочь графа и сестра друга.
— Ты влюблён?
Энрико растянул губы в безрадостной улыбке.
— Нет. Северино сказал, что я неспособен на это. Значит, не влюблён.
— А почему неспособен?
— Потому что я гаер и комедиант, фигляр и скоморох, пустозвон и кривляка, человек неглубокий и поверхностный, бесчувственный и пустой. — Энрико подмигнул Амадео, но без улыбки, — короче, полное дерьмо, — снова усмехнулся он, и снова невесело.
Амадео улыбнулся. Крочиато в его глазах был человеком приличным, он признавал в нём и честь, и великодушие, и благородство, и сейчас был подлинно заинтригован: зачем благородному человеку понадобилось заверять своё благородство рескриптом на пергаменте?
Энрико ушёл, трепещущими руками завернув в бархат драгоценные документы.
Через час должен был прийти Северино, а пока Амадео обдумывал разговор с Крочиато. Вообще-то Котяра мало изменился: всё те же кривлянья и неунывающее веселье. При этом, было очевидно, что он не желает говорить о сокровенном, но это могло означать как то, что Чечилия подлинно свела его с ума, так и то, что на самом деле Энрико понимал, что им просто забавляются. Менее очевидным было скрытое соперничество между ним и Северино, Энрико всегда гордился неизменным преимуществом, оказываемым ему женщинами. Вопреки тому, что из них из всех Рико был наименее красив и знатен — он пользовался невероятным успехом у женщин, который завистники были склонны объяснять даже колдовством. Амадео же постигал тайну этой дьявольской привлекательности друга: Энрико обожал женщин, причём ценил не только постельное упоение, но был романтичен и чист в своём восхищении, умел упиваться красотой и уважал женское достоинство. Он никогда не хвастал победами, ни об одной девице не выразился уничижительно, а светившийся в его глазах искренний восторг льстил женщинам. С ним каждая чувствовала себя королевой.