Суд матери - страница 20
А н н а. Ладно. Только паспорт его в отделении у начальника.
З и н а и д а. Паспорт… Да моего Павлушеньку все пароходство — голым! — за своего признает!
А н н а. Ну, отпущу, а потом?!
З и н а и д а. Да весной он сюда, может… с орденом вернется! Знаешь, куда караван идет, в какое время идет?!
А н н а. Ну что ты только со мной, Зинка, делаешь…
З и н а и д а. На что не пойдешь любви ради!
А н н а. Ладно, я в буфет пойду, пусть твой благоверный из-под стражи бежит. (Исчезает.)
З и н а и д а. Уф!.. Пашенька, беги!
Пауза.
Н е п е й п и в о. Зинка!..
Обнялись.
З и н а и д а. Ох, истосковалась по тебе, ох, намаялась! Муки-то мои ни с чем не сравнимые: муж на берегу, а дотронуться до него не смей!
Н е п е й п и в о. Когда вертолет в караван идет?
З и н а и д а. Бежим!
Н е п е й п и в о. Цены я тебе доселе не знал…
З и н а и д а. Пашенька… Жена моряка может быть некрасивой, неумной, безвольной. Она должна быть выносливой!
Оба покидают площадку.
Слышен плач. Появляется Р о с о м а х а, у него в руке фанерный чемодан. Следом Л ю д а.
Р о с о м а х а. Ну, чего ты ревешь, чего ревешь?
Л ю д а. А я знаю?
Р о с о м а х а. На нас весь поселок смотрит, что люди подумают?
Л ю д а. Было бы на что смотреть, за версту друг от друга стоим. Даже согреть не догадаешься.
Р о с о м а х а. Эх, опоздаю я из-за тебя на вертолет!
Л ю д а. Держу разве?
Р о с о м а х а (вдруг сграбастал ее в охапку). Откуда такая? Зачем ты здесь такая? Как оставлю такую?!
Л ю д а. Как в караван прибудешь, радиограмму хоть дай.
Р о с о м а х а. А в мой совхоз приедешь, на самом краю Севера, тебя, как царицу, встречу!
Л ю д а. Коров доить буду?
Р о с о м а х а. Э-э-эх!..
Л ю д а. Глупый, не сердись. Я и свиней кормить, и битой ходить — на все согласна!
Уходят обнявшись.
Голос из репродуктора: «Говорит радиостанция поселка Заполярный! Товарищи, через тридцать минут вылетает вертолет! Повторяю…»
Из штаба вышел А д а м о в. Появилась и М а р и н а.
А д а м о в. Ну, вот и улетаю. Пора. Не провожайте меня дальше, Марина Владимировна. (Снял перед ней фуражку.)
М а р и н а. Так же уходил и он: фуражка в руке, перчатки… (Вдруг.) Не хочу. Не хочу больше! (Уткнулась в шинель Адамова.) Простите. Во всем виновата ваша форма, даже нашивки у вас как у моего мужа…
А д а м о в. Ты меня встретишь?
М а р и н а. «Ты»? Разве мы с вами перешли на «ты»?
А д а м о в. Ты придешь меня встретить?
М а р и н а. Приду…
Гаснет свет.
Штаб. Здесь М а р и н а, З и н а и д а и Л ю д а.
Марина ведет разговор по селектору.
Г о л о с. Марина. Мариночка!
М а р и н а. Слышу, Валя, слышу!
Г о л о с. Дежурство когда кончаешь, спрашиваю?
М а р и н а. Как погодка у вас?
Г о л о с. Пурга-ведьма! Ой, что вчера здесь было — скиснешь! Кок наш стирать вздумал, а в бак с бельем вместо мыла — сала кусок по привычке кипятить бросил, все белье пятнами пошло!..
Л ю д а. Давай музыку лучше, Марина. Москву!
Марина переключила на приемник.
З и н а и д а. Милый в столице остался? А пастух как же? Меняешь, что партнеров в танце.
Л ю д а. Все, отплясалась, Зинаида Васильевна. Баста.
З и н а и д а. Неужто твой Росомаха из каравана весточку прислал?
М а р и н а. Частные радиограммы временно запрещены.
З и н а и д а. Понятно, почему мой Павлуша молчит… А вот что твой, Людочка, молчит, непонятно.
Л ю д а (вскинулась). Что вам непонятно, что?!
Пауза.
З и н а и д а. Прости, москвичка, не со зла я. Самой хоть на стену кидайся: здесь сижу, парикмахерская пуста — жены по домам забились, самолет ожидают, белугами воют. Ох, доля кособокая! Самой взвыть бы, да слез нету, сердечко иссохло.
Входит Т а м а р а.
Т а м а р а. Здравствуйте. Я не помешаю?
М а р и н а. Садитесь, Тамара Васильевна.
Т а м а р а. Опять ночь не спали, Мариночка? Ведь стенка в стенку живем: все слышно…
М а р и н а. На дежурстве как-то легче, люди вот кругом.
Л ю д а (пропела). «Эх, да голос милого слышать хочется!..»
З и н а и д а. Сдурела?
Л ю д а. А это я Мариночке нашей. А чего, Адамов мужик видный, доктор наук, все при нем. Я — из Москвы на Север, ты — с Севера в Москву. Равновесие, и милиция при прописке придираться не станет.