Суд времени. Выпуски № 23-34 - страница 10
Емельянов: Всякая личность очень сложна и многогранна. Всякая личность!
Кургинян: Два слова! Я хочу сказать, что вопрос о Есенине, помимо того, что он ему действительно очень нравился, был вопрос политической борьбы. Булгаков перешел к Сталину.
Сванидзе: Булгаков не перешел к Сталину…
Кургинян: Ну-ну-ну.
Сванидзе: Звонок Булгакова Сталину… Звонок Сталина Булгакову ни о чём не говорит.
Кургинян: Булгаков занимался специально враждой с личностью Троцкого, там вообще разговор о кавказских и других проблемах имел решающую роль.
Сванидзе: Нет, ну, Бухарин любил Пастернака, Троцкий — Есенина…
Кургинян: Троцкому нужна была поддержка Есенина по очень понятным политическим причинам. Ну, что мы их будем обсуждать — они ясны.
Сванидзе: Но это не отменяет личных симпатий. Спасибо. Леонид Михайлович, прошу Вас. Вопросы свидетелям оппонирующей стороны.
Млечин: Если бы здесь сейчас оказался Троцкий и услышал бы, что ему нужна была поддержка Есенина по политическим мотивам… Вот бы он посмеялся…
Кургинян: Вы с ним беседуете мистическим путём, что это знаете? (Смех в зале)
Сванидзе: Нет, на самом деле, Сергей Ервандович, ну, конечно, Есенину…
Кургинян: Если бы здесь оказался Троцкий!..
Млечин: Ну, смешно!
Сванидзе: Есенину была нужна поддержка Троцкого, а Троцкому поддержка Есенина в тот момент была не нужна.
Кургинян: Это спорная тема! Троцкому ужасно была нужна определённая поддержка в русской среде, и Вы это прекрасно понимаете. В борьбе за власть!
Млечин: Вот и ничего не понимаете Вы.
Сванидзе: Прошу Вас.
Млечин: Как раз-то, в этом смысле, Юрий Васильевич-то и прав был! Конечно! Этот человек очень о себе хорошо думал и не в чьей поддержке-то не нуждался. В этом вся штука. Он действительно о себе думал слишком хорошо — это правда.
Чего, честно говоря, я не думал — это что я здесь возьмусь защищать большевиков! Вот когда я здесь защищал Николая II…
Сванидзе: А Вы не защищайте, Леонид Михайлович.
Млечин: Нет! А я вынужден! Потому что, понимаете, когда я слышу, что лидеры большевиков не любили России, что им было на всё наплевать, я не могу с этим согласиться. Эти люди могли прожить другую жизнь. Они, в общем, были из неплохих семей — я имею в виду, в смысле материального достатка, многие из них, и могли бы чудно устроиться и при царской власти. Они могли бы легко поехать за границу, и там чудесно пожить — в те времена не было сложности никакой. Они, однако же, отправились в тюрьму, они отправились в ссылку, между прочим. Это были, конечно, не сталинские лагеря, это правда. Но и на царской каторге люди погибали и кончали с собой от неспособности справиться с этим и умирали. Это не так! Нет.
Кургинян: Я полностью поддерживаю господина Млечина в этой позиции!
Сванидзе: А я не поддерживаю!
Кургинян: Вот так, это должно быть ясно.
Сванидзе: Это любовь к идее, а не к стране. Бен Ладен, который швыряет самолёты с бомбами на Нью-Йорк, он что, кого-то любит? Это любовь к идее и ненависть, а любви здесь нет.
Млечин: Нет, мне тоже не нравится Октябрьская революция, потому что она привела к катастрофе для России. Но невозможно сказать о том, что эти люди не любили Россию. Это величайшая несправедливость, и я вынужден здесь этих людей защитить. Что касается…
Сванидзе: Вопрос зададите?
Млечин: Да, вот я хочу обратиться к Юрию Васильевичу. Да, Вы правы, конечно, в нём было… Да, он не был «обаяшкой». Вот Ленин был обаятельным. Вернее, умел быть обаятельным. Этот не умел. И даже писал, я думаю, что Вы читали, как Троцкий пытался оправдаться: «Вот это хождение в гости, совместное выпивание» — писал Троцкий, — «мне это не нравилось, и поэтому у нас возникло отчуждение». Ну, действительно, был человек жёсткого порядка.
Сванидзе: Вопрос хотели задать.
Млечин: Но я хочу, всё-таки, чтобы Вы со мной согласились. Всё-таки он руководствовался своими убеждениями, он это делал для России. Разговоры о мировой революции были тогда общими для всех, и Сталин в ту пору тоже требовал мировую революцию, и в польскую войну писал: «Уже всё хорошо. Румынию возьмём, уже Италия поднимается, вперёд к мировой революции». Это было для всех тогда так.