Судьба - страница 12
— Астрономия!
— Времени маловато для освоения, — сказал Бардаш. — Залегания сложные, на разных горизонтах, газ кочует, меняет давление, уходит, вдруг появляется там, где и не ждешь. Есть разломы… В общем, еще не разобрались…
— Ничего, — успокоил Анисимов, — пока мы ниточку до ташкентских Курантов доведем, годик с лишним отвалится… Глядишь, и вы обустроитесь.
— Обустраиваться-то надо с умом.
— А для чего же здесь такие парни, как ты? Для чего здесь наши парни, я спрашиваю! Бардаш! Вы смотрите, какой он кислый! Ну, за встречу, Бардаш!
— Стойте, подождите! — Бардаш кинулся на кухню и позвал с собой Колю Мигунова. Известно, что медики — способные кулинары. Если вам это не известно, то запомните… Медики, как правило, быстро соображают, что к чему. Может быть потому, что привыкли к рецептам? А ведь и тайны кулинарии именуются рецептами. Не даром же! Долговязый Коля хоть и был медиком по трубам, но все же… Он скинул пиджак, засучил рукава и пошел орудовать едва Бардаш вывалил перед ним весь набор утренних покупок Яганы.
Когда они расположили все это на тарелки, закуска вышла отменная.
— Жаль, Яганы нет! — подумал Анисимов. — Посмотрите еще, какая у моего друга жена!
— Выпьем, — солидно сказал Курашевич. — Чтоб не спотыкаться.
— За успех! — уточнил Анисимов.
Они чокнулись по-студенчески громко. И дружно принялись за еду.
— Я же говорил вам, что это хлебосольный дом! — шумел Анисимов. — А где же Ягана?
— Ешь, начальник колонны…
— Мы ее дождемся.
Курашевич открыл крышку пианино и неожиданно прошелся по блистающей клавиатуре грубыми пальцами.
— А ну-ка, ну-ка, Сережа, — подбодрил Анисимов, — изобрази что-нибудь своей мозолистой рукой.
— Давненько я уже не трогал… — сказал сдавленным голосом Курашевич. Он присел, покашлял, подержал руки на весу, потер их и заиграл…
Если бы у них была дочка, с мыслями о которой втайне Бардаш покупал и помогал ставить сюда это пианино, Ягана не посмела бы вот так уйти, уехать ни с того ни с сего… В самом деле, черт знает что! Где она сейчас пропадает? «Завтра я начну бурить!» Пожалуйста! Но почему надо уходить… И знайте, Ягана, что никаких прощений и поблажек вам не будет, если все это бурение кончится пшиком. Что вы улыбаетесь с фотографии своими темными глазами, в которых играют светляки?
Бардаш увлекся своими мыслями, а Курашевич играл…
— Чайковский! — восторженно прокричал Ваня Анисимов.
— Нет, — сказал, опустив руки, Курашевич, — это был Мендельсон. «Песня без слов»…
— Давай, Сережа, давай еще…
— Прокофьева, пожалуйста, — попросил Коля Мигунов и назвал вещь, которую хотелось ему послушать.
— Видал бы ты, какие песни они на трассе поют! — сказал Иван, положив руку на плечо Бардаша, и в его голосе, и в этом жесте послышалась почему-то грусть. — Нам, старичкам, вставят перо…
Да, эти молодые, выросшие после войны, умели больше, чем Жорка, который сгорел в воздухе над Сталинградом, чем Абрар, который остался лежать на берегу Одера, в братской могиле… далеко от дома… Но потому они успели больше, узнали больше, научились большему, что юный Жорка и юный Абрар не прожили даже своей юности.
— По совместительству этот Ван Клиберн сварщик и машинист трубоукладчика, — пошутил Анисимов, все еще не снимая руки с плеча Бардаша.
Курашевич застеснялся и перестал играть, почтительно прикрыв пианино, а Иван перехватил взгляд Бардаша и, кажется, начал догадываться о чем-то, но ничего не сказал.
— Посмотрим Бухару? — предложил Коля Мигунов. — А то день-другой, и прости-прощай! Больше не увидим… Были и не были, а все же город редкий… Как говорится, городов на земле много, а Бухара одна…
— Нет, нет, не уходите! — стал удерживать Бардаш.
Он не хотел оставаться наедине с мыслями о Ягане. Уехала и уехала! Хоть в пустыню. Все, он не станет больше терзать себя из-за этой глупой выходки жены и проведет веселый день с другом, с новыми друзьями.
Кажется, Анисимов понял его и сказал:
— Да ты иди с нами! Покажи город ребятам. Бухара это Бухара… Он-то знает! — кивнул он на Бардаша, обращаясь к Курашевичу и Мигунову. — И его тут каждая собака знает. Он тут и улицы подметал и воду таскал… Было дело…