Судьбы великих - страница 23
«Ландыши, ландыши —
Светлого мая привет,
Ландыши, ландыши —
Белый букет».
Песня слегка надоела космонавтам, и они «дополнили» текст своими строчками, которые вряд ли прозвучали бы со сцены:
«Ты, дружище, не спеши… Заберемся в камыши…
Там напьемся от души…
На фига нам эти ландыши?! — Прим. ред.).
Гагарин смеется.
Гагарин: Понял, понял. В камышах?
Королев: Споем сегодня вечером».
Главный конструктор внимательно слушал доклад оператора по телеметрии во время выведения «Востока» на орбиту. По программе цифра не должна была меняться, что свидетельствовало бы о нормальном полете ракеты-носителя.
— Пять… пять… пять… — монотонно бубнил мужчина, просматривая показания приборов со все увеличивающегося расстояния.
И вдруг…
— Три!!! Три… Три…
— Что — авария?! — закричал Королев. — Ну, что же ты молчишь?!
— Не знаю… — испуганно ответил оператор.
Одновременно исчезла связь с Гагариным… Неужели — катастрофа?!
— Н-ну! — вытянул губы трубочкой Главный. — Ну! Ну!
— Пять!!! — радостно-удивленно воскликнул оператор. — Наверное, просто сбой в телеметрии был.
— Сбой?! — прошептал Сергей Павлович, нащупывая в кармане лекарство. — Такое жизнь намного укорачивает.
Путь домой — самый трудный участок полета, тем более — первого. Если бы что-то произошло на старте, у Гагарина оставался бы приличный шанс уцелеть при катапультировании. При аварии на орбите — Юрий остался бы в космосе на месяц и погиб бы через 10 суток — не от голода и жажды, а от удушья.
Было заготовлено три варианта сообщения ТАСС. Первое — торжественное, на случай успеха. Второе — если корабль, не достигнув
орбиты, упадет где-то в океане или тайге. При этом СССР обращался к правительствам стран с просьбой о помощи в поиске космонавта. А третье — о гибели первого космонавта в результате катастрофы. Второе и третье сообщения, слава богу, не пригодились.
…Пользуясь Солнцем как ориентиром, «Восток» переходит на спуск. Корабль вращается вокруг оси.
Из отчета космонавта:
«Я почувствовал, как заработал тормозной двигатель, включение произошло резко. Скорость вращения была градусов около 30 в секунду. Все кружилось колесом — голова, ноги. То вижу Африку, то горизонт, то небо. Я решил, что тут не все в порядке. Прикинул, что все-таки еще тысяч шесть километров до СССР, да Советский Союз тысяч восемь, до Дальнего Востока где-нибудь сяду. Шум не стоит поднимать…»
Спускаемый аппарат доставил Юрия Алексеевича в атмосферу, далее — катапультирование:
«На высоте 7000 метров — хлопок, и ушла крышка люка. Я сижу и думаю, не я ли катапультировался? Вылетел с креслом. Ввелся в действие стабилизирующий парашют, потом основной. Я сразу увидел: река большая — значит, Волга. Кресло от меня вниз ушло. Думаю, в Саратове приземлюсь…»
И — новая опасность. Не открылся клапан, что подавал воздух для дыхания.
«Приземление очень мягкое было… Уже на земле шлем открыл, с закрытой шторкой приземлялся. Трудно было с открытием клапана дыхания в воздухе, получилась такая вещь, что этот клапан, когда надевали скафандр, попал под демаскирующую оболочку, и так все притянуло, минут шесть я все старался его достать. Но потом с помощью зеркала вытащил этот тросик и открыл его нормально…»
Мужество и самообладание — прежде всего!
Гагарин приземлился в поле возле деревни Смеловка на виду у удивленных колхозницы Анны Тахтаровой и ее внучки Риты. Женщины пошли было к нему (не нужна ли помощь?), но остановились. Яркий оранжевый скафандр и большой шлем напугали.
«Тут я начал махать, кричать:
— Свой я, советский, не бойтесь, идите сюда!
Неудобно идти в скафандре, но все-таки пошел. Сказал, что прилетел из космоса…»
Он уходил в космос старшим лейтенантом, а вернулся — майором. Так что Гагарин никогда не был капитаном.
…Все остальное случилось уже потом — и полет на комфортабельном лайнере до Москвы, и красная ковровая дорожка во Внуково. И ликующие толпы на улицах с плакатами «Космос — наш!», «Чур, я — второй!». А Гагарин улыбался с трибуны, немного усталый, как человек, выполнивший трудную, опасную, но необходимую работу.