Суета и смятение - страница 22

— Биббз! — сердито окликнула его Эдит. Неожиданно побагровев, она вошла в комнату, окутанная ароматом фиалок, гораздо более сильным, чем мог бы исходить от прикрепленной к лацкану пальто бутоньерки.

Биббз не оглянулся, лишь мрачно покачал головой: стихотворение, кажется, расстроило его.

— Довольно незрело, правда? — спросил он. — Должно быть, они наградили тебя, заметив, что ты хорошенькая, вряд ли из-за одних только рифм.

Эдит воровато посмотрела через плечо и резко, пусть и шепотом, произнесла:

— По-моему, не слишком любезно с твоей стороны упоминать об этом, Биббз. Ах, если б только мне дали возможность позабыть обо всей этой чепухе. Я не просила помещать стихотворение в рамку, я умоляла папу прекратить хвалиться им; кто бы мог предположить, что после того ужина ему взбредет в голову зачитать его перед такой толпой! А когда они накинулись с вопросами о других моих стихах, и пишу ли я их, и по какой причине я бросила их писать, почему то, почему сё, я была готова от стыда сквозь землю провалиться!

— Могла бы сказать, что вдохновение иссякло, — предложил Биббз.

— Ничего я не могла! Каждый раз, как только кто-то заговаривает об этом, я задыхаюсь от унижения.

Биббз выглядел огорченным.

— Стихотворение не НАСТОЛЬКО плохое, Эдит. Тебе же было всего семнадцать, когда ты его написала.

— Ох, замолчи! — огрызнулась она. — Жалею, что у меня пальцы не отвалились, когда я впервые к нему прикоснулась. Может, тогда у меня хватило бы ума не трогать его. Напрасно я так поступила, вот и мучаюсь…

— Хватит тебе, — успокоил брат. — Со мной никогда в жизни не случалось ничего столь лестного. То была моя лебединая песнь перед отправкой в цех, мне приятно, что кому-то оно так понравилось и…

— А мне оно НЕ нравится! — воскликнула она. — Я его даже не понимаю… папа носится с этой наградой, как курица с яйцом. Ненавижу! По правде говоря, я и не думала, что получу приз.

— Может, они подумали, что отец выделит школе денег, — пробормотал Биббз.

— Ну, мне надо было что-то сдать, а я не могла написать НИ СТРОЧКИ! Ненавижу поэзию, к тому же Бобби Лэмхорн теперь меня подначивает «пением средь ясных звезд». В его устах это звучит так слезливо и сладенько. Ненавижу!

— Эдит, с этим надо что-то делать. Уезжай за границу, смени имя…

— Заткнись! Я кого-нибудь найму, чтобы эту гадость украли, сожгу ее при первом же удобном случае. — Она раздраженно пошла к двери. — Хотелось бы думать, что стишок меня не переживет!

— Эдит! — позвал Биббз, когда она была уже в коридоре.

— Что еще?

— Хочу спросить: я и впрямь выгляжу лучше… или ты успела ко мне привыкнуть?

— О чем это ты? — сказала она, вновь появившись на пороге.

— В первый день, на вокзале, ты не могла на меня смотреть, — объяснил Биббз в своей бесстрастной манере. — А теперь я заметил, что можешь. Вот я и спрашиваю…

— Ты выглядишь гораздо лучше, — весело сообщила она. — Месяц дома чудесным образом тебя преобразил. Такая вот перемена.

— Да, мне и в лечебнице сказали — о перемене.

— Ты выглядишь хуже всех моих знакомых, — совершенно серьезно заявила Эдит. — Но не мне судить. Трупов мне видеть не доводилось, как и смертельно больных, так что на меня в этом деле полагаться не стоит. Я просто рада подтвердить, что сейчас ты действительно смотришься не так плохо. А поначалу я правда взглянуть на тебя не могла. Ты был такой белый… Ну, по-моему, тощим ты остался, но бледность теперь почти нормальная, не как у привидения. Сейчас от твоего вида не… не…

— Не тошнит?

— Можно… и так сказать! — засмеялась она. — И с каждым днем цвет лица у тебя улучшается, уж поверь мне. Ты быстро поправляешься.

— Боюсь… боюсь, что так, — грустно сказал он.

— «Боюсь»! Вот чудак! Кажется, ты опасаешься, что стоит тебе выздороветь, отец тут же отправит тебя на работу в цех. Я слышала что-то такое от него на новоселье… — Ее прервал раздавшийся звонок, и она бросила взгляд на часы. — Бобби Лэмхорн! Я везу его посмотреть на участок за городом. Пока, Биббз!

Когда она ушла, Биббз принялся обреченно маячить между полками, скользя глазами по названиям на корешках книг. Библиотека по большей части включала в себя собрания сочинений в дорогих изданиях: Ирвинг, По, Купер, Голдсмит, Скотт, Байрон, Бёрнс, Лонгфелло, Теннисон, Хьюм, Гиббон, Прескотт, Теккерей, Диккенс, де Мюссе, Бальзак, Готье, Флобер, Гёте, Шиллер, Данте и Тассо. На многочисленных полках стояли энциклопедии, антологии, «избранная классика», «шедевры восточной литературы», «выдающиеся речи», а за ними — «библиотеки» «художественной прозы», «драматургии» и «современной науки». Всё это служило отличным украшением: большие, дорогие тома, в глянцевых переплетах которых то там, то здесь мерцали блики огня, потрескивающего в роскошном готическом камине; у Биббза сложилось впечатление, что для торговца, сбывшего с рук это скопище книг, оно было удачной сделкой, для слуг в белых ливрейных фраках — источником пыли, но больше никто не обращал на библиотеку внимания. Да и сам он не тронул ни страницы.