Сулла - страница 20

Он ехал внешне спокойный, даже улыбающийся. Легким жестом ободрял случайно сбившегося с шага бывалого воина. Сулла неукоснительно придерживался замечательного, с его точки зрения, правила: не стеснять воина без особой нужды, не пугать его показной строгостью, если цель – дисциплина – может быть достигнута иными путями. Неимоверная строгость, царившая в римских когортах, была известна во всем мире. Усугублять эту дисциплину Сулле не хотелось. И он, несомненно, поступал правильно. Это подтвердили дальнейшие события, которые начались здесь, в Кампанье, продолжались в Греции и Малой Азии и вновь завершились на этом же самом месте, словно бы замыкая сакраментальный пифагорейский круг.

Погода стояла не особенно жаркая. На ярко-синем небе блистали белые облачка, подобно динариям, увеличенным во много тысяч раз. С моря дул прохладный бриз. Солнце грело спину. Среди облачных динариев маячил тонкий серп луны.

На коротких привалах маркитанты разносили вино, оливы и пресные лепешки. Солдаты шутили и смеялись.

Не обходилось дело и без игральных костей: присев на корточки, солдаты испытывали свое игрецкое счастье. Разве это плохо – выиграть несколько сестерциев? Не беда, если и придется достать из кошелька даже несколько динариев: на то ведь и игра!

Доморощенные поэты, улучив минуту, сочиняли стишки для красавиц, которых пошлет им судьба в огромном Риме. Не было еще случая, чтобы кто-нибудь пожаловался на недостаток женских чар в римских кварталах. Ежели тебя обойдет стороной возвышенная любовь со стишками, слезами расставания и поцелуями, то наверняка не минует тебя другая, которая достанется за верные динарии – настоящие солдатские деньги. А ежели Рим не сдастся добром? Тогда, считай, и женщина – твоя военная, бесплатная добыча, если даже военачальники и начнут притворными речами осуждать тебя… Дело только в личной предприимчивости: лопухам не стоит рассчитывать на что-либо путное – пусть они лучше уступят место более энергичным и сметливым. Ведь война есть война!

Однажды Сулла сказал: «Если ты идешь в бой, а перед этим умастил себя благовониями и надушился духами, привезенными с Кипра, – лучше возвращайся к своему очагу и не позорь себя неминуемым поражением. Только тот, кто весь в поту, кто весь душою своею и помыслами на поле битвы, – тот одерживает победу. И никто другой!»

Говоря откровенно, это же самое – не раз – говорилось до него. Едва ли стал бы возражать против этой мысли и сам Александр Македонский. Или Ганнибал. Или Ксеркс. И еще кто-нибудь, кто взялся за меч хотя бы раз и понял, в чем смысл выигранного или проигранного сражения с точки зрения военного искусства.

Однако Сулла придавал своим словам совершенно определенный характер: это, по существу, была инструкция, твердо претворявшаяся в жизнь. А не разглагольствование какое-нибудь, предназначенное для потомства, – так сказать, красивое словцо.

Это его качество военачальника, как полагали его друзья, отчетливо выявилось еще тогда, в Югуртинскую войну. Б то время как Марий пытался решить войну, словно сложную индийскую игру на расчерченной доске с фигурками военных, причем решить, сидя в своей палатке, – Сулла все разом перенес на поле боя. И надо сказать, неплохо решил дело с Югуртой, пленив его. Сулла доказал, что жалок тот полководец, который отсиживается все время в своей палатке…

Сулла не обольщался: Рим есть Рим: он не раз ставил многочисленное вражеское войско, идущее на него, в безвыходное положение.

Речь сейчас идет не о пустопорожнем споре в сенате. Не о соревнованиях в красноречии. Стоит вопрос о жизни или смерти. Именно так, если говорить откровенно! Вопрос, как это видно всякому зрячему, просто шкурный. Речь идет о твоей шкуре. В более широком смысле – это может быть и шкурой римского народа, всей Римской республики. Да, именно так, и только так, стоит вопрос!

Сулла подозвал к себе семейографа и продиктовал свои мысли относительно шкуры слово в слово.

– Сохрани эту мысль, – сказал он. – Пригодится она.

– Я все записи складываю в заветный сундучок, – сказал семейограф.

(Он имел в виду походный сундучок с надписью: «Воспоминания». Сулла завел его тотчас по достижении пятидесяти лет…)