Сулла - страница 75

Все это людям здравомыслящим казалось противоестественным. Еще бы! Друг другу подали руки заклятые враги! На какой основе состоялось примирение, ежели оно вообще состоялось? Правда, второй консул будто бы неплохо относится к Сулле, даже сочувствует ему во многом, готов идти с ним в ногу. Но разве это выход из положения? Противоборствующий Цинна – большая политическая сила.

Сулла, почти год исполнявший обязанности консула, не выставил своей кандидатуры по вполне понятным причинам: он, скорее всего, не был бы избран. То, что его племянник Ноний и друг его Сервий провалились на выборах в магистратуру, послужило ему предостережением. И он сделал из этого соответствующие выводы. А в магистратуру прошли его откровенные, хотя и не столь заметные, как Цинна, враги. Вот их имена, ныне почти забытые: Кандид Секунд и Гней Север.

В этих условиях, разумеется, не стоило выдвигать себя в консулы. Оставалось довольствоваться званием проконсула и главнокомандующего Восточной армией. Последнее было важнее всех римских званий, вместе взятых.

Он сделал, что мог: протянул руку Цинне, знаменуя время примирений, одобрил избрание Секунда и Севера, всячески подчеркивая этим свои симпатии республиканскому Риму. Что еще требовалось от него? Примирение с Марием? Это совершенно невозможно. Марий должен исчезнуть с земли Италийской!

Достигнута ли нейтрализация сената? По-видимому, да. Сенат послушно произвел Мария во «враги отечества».

Сенат утвердил Суллу командующим Восточной армией (совершенная формальность, но она все-таки необходима Сулле). В сенате тоже не дураки, они отлично понимают, что оптиматы стеною стоят за Суллу. Иметь дело с Суллой – значит иметь дело со знатью, с самыми богатыми людьми Рима…

А теперь вопрос о Цинне. В глубине души Сулла не верит Цинне ни на столечко. Не доверяет ему. Но другого выхода нет. Клятва на скале, ежели есть хоть капля совести у Цинны, кое к чему обязывает. Боги, наверное, оценят все это и примут со своей стороны меры и не оставят своей благостью Суллу и его вооруженные силы.

Ауспиция Постумия выглядела блестяще: только на Восток, который сулит полководцу победу и триумф! Сулла очень подробно выспрашивал Постумия. Одно неблагоприятное слово, и Сулла отложил бы на некоторое время свой поход. Но ауспиция была блестящей как по форме, так и по сути своей. Даже с точки зрения самого заядлого пессимиста.

Постумий на этот раз оказался предельно точным в выражениях. Почти никаких двусмысленностей. Напротив, слова только о победе, слова о триумфе, о богатстве, о злате и серебре. Большая кровь… Реки крови… Море крови… Правда, не сказано какой: вражеской или вообще крови? Но, в конце концов, какую играет роль река или море? Важен результат. А он, по всей видимости, будет хорошим. А потери? Что такое потери? Рим за одну ночь восполнит их значительную часть. Не говоря уже о всей республике. Это не предмет истинных забот. Главное – побольше оружия, больше продовольствия и денег!

Буфтомий, независимо от Постумия, подтвердил благоприятный исход войны. Этот был более сдержан в своих выражениях. Ясно одно: пора собираться! Оставаться в Риме незачем и не к чему. Все, что можно было совершить в Риме, – совершено.

В своих «Воспоминаниях» Луций Корнелий Сулла писал:

«В то время я не мог поступить иначе. Я мог бы пойти и на другие унижения. Ради того, чтобы достичь главной цели своей. Ради того, чтобы унизить после всех моих недругов. «Мы ждем от тебя беспощадных действий в соответствии с твоей силой, твоей великой мощью, а ты унижаешь себя и тем самым унижаешь нас», – говорили мне многие мои друзья из знатных и родовитых римлян. Я полагал тогда, полагаю и сейчас, находясь на своей вилле в Кампанье, что поступил правильно. Кто знает, что было бы, если бы заартачился, заупрямился, словно осел, и поссорился с Цинной? Представляю себе примерный ход событий: вполне возможно, что Цинну все равно избрали бы – вопреки моему противодействию, – как избрали Секунда и Севера в пику мне. И что бы я тогда выгадал? Разве не ясно, что я оказался бы в проигрыше? Даже то, что случилось между мной и Цинной позже, не переубедит меня во мнении, что я был совершенно прав, поступая так, как поступил. Мне надо было думать о походе, мне надо было формировать войско, собирать корабли для переброски армии в Малую Азию, накапливать в городе Брундизий продовольствие, оружие запасное и прочее. И в то же время вести дурацкую интригу с сенатом, который не переспоришь, ссориться с Цинной и тому подобное – выглядело бы совершенно по-мальчишески. Я бы не жил сейчас на покое здесь, в Кампанье, по существу держа в руках всю власть, если бы не последовал велению своих чувств!..»