Султан Луны и Звезд - страница 29

— Вот свинья! Какое Каске Далле дело до нас? Да я об заклад готов побиться — Эли сам хлещет напиток Куа!

Амед с готовностью поддержала друга, но втайне порадовалась. Пить напиток Куа — это было страшным грехопадением. Пусть в городе существовали курильни, где люди вдыхали дым эша и маши и прочих опасных растений, привозимых из Джарвела, пусть на каждом базаре продавали всевозможные порошки и снадобья, зерна и листья, от употребления которых у человека могла весело закружиться голова или начаться сказочные видения или сны. Но напиток Куа — это было совсем другое дело. В храмах Терона, где проповедовали имамы старой школы, говорили о том, что грехопадение Агониса, легендарного бога небес, свершилось тогда, когда он испил из кубка, поднесенного ему злым колдуном. И потому «сны, навеваемые хмельным зельем», были запрещены во всех землях, где люди поклонялись Терону.

Наверное, поэтому пьяницы и выглядели так отвратительно. Да, те, что пили пьянящие напитки, болтали про чудные видения, про неизбывную радость, а те, что этими напитками торговали, зачастую ухитрялись сказочно разбогатеть. Но если их ловили, и тех и других сурово наказывали. Некоторым отрезали губы, другим вырывали языки, а третьих лупцевали палками до тех пор, пока у них не ломались кости. И Амеда порой ловила себя на том — да-да, представьте! — что желает именно такого жестокого наказания для Эли Оли Али.

— Мне бы лучше вернуться домой, — уныло проговорила девочка.

— Погоди! — Фаха Эджо торопливо схватил ее за руку. — Хочешь, что-то покажу? Останься!

— Не могу! — замотала головой Амеда. Ей уже мерещился бич-сахана, занесенный отцом над ее спиной. Она бросилась в лабиринт повозок и шатров и побежала, лавируя между пологами из сухих водорослей, ночных горшков и висевшего на бечевках вяленого мяса, вокруг которого алчно роились мухи.

Фаха Эджо увязался за ней.

— Я-то хотел подождать до тех пор, пока тебя не заберет напиток Куа...

— Ах ты, неверный!

— Я думал, что дурман от напитка Куа подарит тебе видение, посланное богами...

— Сказала же: мне пора!

— Но послушай, сорванец, я ошибался! Какие видения могут быть у слепой?

Амеда обернулась и остановилась, тяжело дыша.

— Проклятый неверный! О чем ты таком болтаешь?

Фаха Эджо наклонился ближе к девочке. От пастуха противно несло табаком. Он произнес хриплым шепотом:

— Сестрица Дона Бела!

— Что?

Фаха. Эджо осклабился.

— Этот жирный кабан думает, что ее никому не увидеть! А в стенке кибитки есть дырочка! Хочешь поглазеть?

У Амеды взволнованно забилось сердце. Она понимала, что ей нужно как можно скорее бежать к караван-сараю, но любопытство взяло верх. С тех пор как она услышала об этой несчастной девушке, которую держат взаперти, ей стало ужасно жалко ее, а к жалости примешалось и возмущение.

Девочка в одно мгновение позабыла о страшном биче-сахане. А в следующий миг она уже протискивалась следом за Фахой Эджо в узкий простенок за кибиткой Эли. Доски, из которых был сколочен фургон, потрескались, яркая краска облупилась.

Фаха Эджо осторожно присел на корточки и прижался глазом к щелочке. Вокруг шумел многолюдный поселок, но здесь, где лежала густая тень, никто бы не смог заметить друзей. Фаха Эджо восторженно присвистнул:

— Вот уж точно — божественное видение!

Амеда нетерпеливо оттолкнула приятеля в сторону. Дырочка в стенке была не шире мизинца девочки, и поначалу она ничего не видела, кроме темноты. Она уже собралась было выразить свое негодование, решив, что Фаха ее попросту обманул.

Но вот она увидела золотую вспышку.

Амеда чуть-чуть сдвинулась в сторону и отчетливо увидела все, что находилось внутри кибитки. У нее занялся дух. Пусть там многое было попорчено молью и тронуто плесенью — тем не менее все напоминало о былой роскоши. Лампа, намного более красивая, чем та, которую принесла своему дружку Амеда, мягким светом озаряла пухлую обивку и резные панели, цепочки бус и складки тканей. Изнутри кибитки доносились ароматы благовоний. С потолка свисали нитки с серебряными и стеклянными колокольчиками, готовыми зазвенеть, стоило бы повозке тронуться с места.