Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - страница 6

. Пылкое суждение Бальзака во многом говорит о том, что фотография будоражила не только разум.

Точно так же, как и Бальзак, Зонтаг остро воспринимала метафоричность кадра. Читать ее тексты – значит неизбежно задумываться, почему все, что связано с метафорой, отношением предмета и его знака, было для нее так важно, так беспокоило ее.

Je rêvedoncje suis / Я мечтаю, следовательно, существую.

Эта перефразированная цитата Декарта является первой строчкой дебютного романа Зонтаг[14]. Это первое предложение и единственная на протяжении всего произведения фраза на иностранном языке бросается в глаза. Герой романа The Benefactor/«Благодетель» Ипполит отрекся от всех обыкновенных стремлений – семьи, дружбы, секса, любви, денег и карьеры – ради снов и мечтаний. Единственной реальностью для него являются его собственные сны. Через сны Ипполит «хочет лучше понять самого себя и познать свои истинные чувства». «Я увлечен своими снами как действием»[15].

Исходя из этой формулировки (только стиль, никакого содержания) сны Ипполита можно назвать квинтэссенцией кэмпа. Отрицание Зонтаг «чистой психологии» является отрицанием вопросов связи между сутью и стилем, по аналогии: между телом и душой, предметом и его изображением, реальностью и сном. В самом начале своей карьеры она писала о том, что сон является реальностью. В самой первой строчке своего первого произведения она заявила, что все мы являемся, по сути, лишь сном – воображением, иллюзией сознания, метафорой.

Такой подход не вяжется с задачами традиционного романа. Если мы не в состоянии узнать о людях ничего нового путем путешествия в мир их подсознательного, то зачем вообще писать об этих людях? Ипполит осознает эту трудность, но уверяет читателя, что в таком восприятии есть преимущества. О своей любовнице, которую он продал в рабство, он говорит, что та, вероятно, «чувствовала, что я не испытывал к ней сильных романтических чувств». «Но мне хотелось бы, чтобы она поняла, как глубоко, хотя и обезличенно, я воспринимал ее в качестве олицетворения страсти к моим снам»[16]. Героя Зонтаг другой человек интересует исключительно как плод собственного воображения. В некотором смысле отношение героя соответствует определению писательницы понятия кэмп – «восприятие мира в качестве эстетического феномена»[17].

Однако мир вовсе не является эстетическим феноменом. За сном следует действительность. Зонтаг описывала свое отношение к мировоззрению Ипполита как неоднозначное. «Меня привлекает кэмп, но точно так же он меня и отталкивает». Позднее она неоднократно говорила, что за описанием существует реальный предмет, реальное тело наравне с умом, в котором появляются мечты, и реальный человек, в отличие от своего изображения на фотографии. Уже в зрелом возрасте она утверждала, что одной из задач, стоящих перед литературой, является помощь в осознании того, что «на самом деле существуют другие, отличные от нас люди»[18].

И действительно, другие люди существуют. Чтобы прийти к этому удивительному умозаключению, не требуется долгих размышлений. Но Зонтаг скорее отвергала реальность – саму реальность, а не ее метафору.

С раннего возраста она знала, что реальность жестока, неприятна, и лучше ее избегать. Будучи ребенком, она надеялась, что ее мама выйдет из алкогольного ступора, и мечтала жить на вершинах мистического Парнаса, а не на прозаической улочке в предместьях большого города. Усилием воли она хотела заглушить самую сильную боль – боль встречи со смертью: сначала со смертью отца, когда ей было пять лет, а потом и с самым страшным – со своей смертью.

В одной из записных книжек 1970-х Зонтаг писала о «навязчивой теме фиктивной смерти» в своих романах, пьесах и кинокартинах. «Я предполагаю, что причиной этого является моя собственная реакция на папину смерть, – писала она. – Все казалось ненастоящим, у меня не было никаких доказательств того, что он мертв, и в течение многих лет я мечтала о том, что он позвонит в дверь»