Суть времени, 2012 № 09 - страница 2
Частью социального бытия является отношение к труду в данном обществе. Ведь есть социумы, в которых труд презирается. Считается уделом изгоев. Укажите на ценность труда классическому вору в законе этак в 1959 году… Знаете, что он вам ответит? А народы, считающие для себя грабеж единственно достойным занятием… мало ли таких? Вы начнете этим народам внушать, что труд обладает огромной ценностью, а они вас пошлют куда подальше. Так ведь? И если вы при этом начнете представителей этих народов награждать званием «Герой Труда», то они взмолятся и скажут: «Не позорьте нас! Заберите свои награды!»
Разумеется, я описываю крайние случаи. Но для того, чтобы выявить проблему, нужны именно крайние случаи. У нас сильно криминализированное общество, не правда ли? Вот-вот оно станет обществом криминальным. Как криминал относится к труду? Как к уделу презренных, жалких изгоев: «Кто не работает, тот ест! Учись, студент!».
Нам нужно новое общество! Не то, в котором мы сейчас живем! В нем труд — удел лузера или лоха. Но нельзя создать новое общество за счет усилий геральдической палаты! Сначала новое общество — а потом усилия этой самой палаты.
Нам нужное новое общество, которое возлюбит труд и восславит его! В противном случае мы и впрямь погибнем.
Но почему вместо этого общества мы имеем то, что имеем? Разве так было всегда? Нет, так не было всегда. Значит, перед тем как создавать новое общество, мы, во-первых, должны осознать масштаб задачи (создание нового общества — это, знаете ли, суперзадача). Во-вторых, соотнести задачу со средствами ее реализации. И, в-третьих, спросить себя, почему мы имеем то, что имеем. То есть общество, в котором труд — это позорный грех. Это удел презренных, ни на что не способных изгоев.
То, что наше общество (наше общественное бытие или наша социальная онтология, что одно и то же) именно таково, мы все знаем. Ибо объективная реальность такого социального бытия дана нам в ощущениях самого разного типа и качества. Кому не хватает ощущений, тот может заглянуть в данные соцопросов. И убедиться в том, что наша социальная онтология трудно сочетаема с героизацией труда на уровне, достойном внимания этой самой геральдической палаты.
В чем я неправ? А если я прав, то что с нами происходит? Вот вопрос, который бы хотелось обсудить особо детально в ходе анализа Послания Президента РФ Федеральному Собранию.
«Главное, чтобы народ работал…»
С годами эта притча обретает для меня новые и все более глубокие смыслы. Кстати, я все больше склоняюсь к тому, что это не притча. Что Сталин действительно сказал Мао Цзэдуну нечто подобное.
«Главное, чтобы народ работал…» Работал — значит, трудился.
Об особой роли труда говорили и Маркс, и Энгельс. За всю мировую историю никто из философов не прославлял труд так, как они. Не придавал труду такого масштабного — антропологического, онтологического и даже метафизического — значения.
«Владыкой мира будет труд», — пелось в старой революционной песне. Владыкой мира! Почувствуйте масштаб заявки, соотнесите его с исторической конкретикой той эпохи и признайте, что тогда люди умели мечтать.
Плеханов, создавая первую российскую марксистскую организацию, назвал ее «Освобождение труда». Ленин и его последователи построили общество, в котором человек труда был вознесен на пьедестал («кто не работает, тот не ест», «идут хозяева Земли, идет рабочий класс» и так далее). Что произошло потом?
Мы ведь не страдаем тяжелой амнезией? Мы понимаем, что именно произошло. Человек труда в ходе перестройки (я называю ее взрывом, превратившим страну труда в «зону Ч») и последующей монстроизации нашего социального бытия («процессов Ч») был облит презрением. Иначе и быть не может, если вы вначале строите общество, основанное на предельном восхвалении труда, а потом строите общество, основанное на предельном отрицании всего, что вы восхваляли. Это принцип построения постсоветского общества: все, что восхвалялось «гнусными совками», должно теперь подвергаться наибольшему поношению, а все, что поносилось «гнусными совками», должно теперь подвергаться наибольшему восхвалению.