Сувенир, или Кукла на цепочке - страница 62
Еще минут пять продолжалась смертельная игра в прятки — перебежки, выжидания в укрытии, выстрелы, снова перебежки и все это время они неумолимо наступали, окружая меня. Теперь они действовали очень осмотрительно, почти не рискуя и ловко используя свое численное превосходство: в то время как один или двое отвлекали на себя мое внимание, остальные проворно перебегали с одной баржи на другую.
Трезвость и холодный расчет подсказали мне, что если я не изменю тактику, и притом немедленно, то у игры будет только один конец, и он уже приближается.
Обстановка меньше всего располагала к воспоминаниям, однако я выкроил, прячась за кабинами и рубками, несколько кратких мгновений, чтобы подумать о Мэгги и Белинде. Не потому ли они так странно вели себя, когда мы виделись последний раз? Может быть, каким-то особым женским чутьем они угадывали, что должно случиться и чем это для меня обернется, но побоялись рассказать? Хорошо, что сейчас они меня не видят, подумал я, ибо они не только утвердились бы в своей правоте, но и усомнились самым прискорбным образом в непогрешимости своего шефа. А я действительно уже дошел до отчаяния и чувствовал, что выгляжу соответственно. Я ожидал, что наткнусь на засаду из одного человека — меткого стрелка или мастера поножовщины, и думал, что справлюсь с любым, а если повезет, то и с двумя, но такого количества я не ожидал. Что я сказал Белинде, когда мы вышли из склада? «Кто, сражаясь, убегает, завтра снова в бой вступает!» Но теперь мне даже бежать было некуда, ибо до конца сходней оставалось всего двадцать ярдов. Когда человека травят, словно дикого зверя, его охватывает странное чувство, которое усугубляется сознанием того, что вокруг люди спят глубоким сном и достаточно снять глушитель и дважды выстрелить в воздух, как через несколько секунд вся гавань устремится к тебе на помощь. Но я не мог заставить себя так поступить, ибо то, что должно быть сделано, должно быть сделано сегодня ночью, и я знал — это моя последняя возможность и другой не представится. После сегодняшней ночи моя жизнь в Амстердаме не будет стоить и ломаного гроша. Я не мог заставить себя снять глушитель, пока оставался хоть малейший шанс. Я не думаю, что он оставался, во всяком случае то, что здравомыслящий человек назвал бы шансом.
Я взглянул на часы. Без шести два. Время почти истекло и в другом смысле тоже. Я взглянул на небо. К луне подплывала маленькая тучка. Сейчас они предпримут очередную и почти наверняка решающую атаку, и я должен буду предпринять свою очередную и почти наверняка последнюю попытку спастись. Я взглянул на палубу баржи. Она была нагружена металлическим ломом. Я схватил кусочек металла, потом еще раз прикинул расстояние от тучки до луны. Тучка словно сжалась, всю луну она не закроет, но край все-таки заденет.
Во второй обойме оставалось пять патронов, и я выпустил их в ту сторону, где — как я знал или догадывался — укрылись мои преследователи. Я рассчитывал задержать их на несколько секунд, хотя сам мало в это верил. Быстро сунув пистолет в непромокаемый футляр, задернул молнию и для большей надежности положил его не в кобуру, а в карман парусиновой куртки на молнии. Потом, пробежав несколько шагов вдоль баржи, вскочил на планшир и перепрыгнул на сходни. Когда я с трудом поднимался на ноги, я понял, что чертова тучка проплыла мимо, даже краем не задев луну.
Внезапно я почувствовал глубокое спокойствие — видимо, потому, что у меня больше не было выбора. И я побежал, поскольку не оставалось ничего другого — бросаясь, как безумный, из стороны в сторону, чтобы сбить с цели своих преследователей. Неоднократно я слышал мягкий звук их быстрых шагов — настолько близко они были от меня, и дважды чувствовал, как их руки пытались схватить меня за куртку.
В следующий момент я резко дернул головой, высоко взмахнул руками, выронив в воду кусок металла, зажатый в ладонях, и демонстративно тяжело упал на сходни. Шатаясь, словно пьяный, я с трудом приподнялся на ноги, схватился за горло и, опрокинувшись назад, упал в воду. Сделав самый глубокий вдох, на который был способен, я задержал дыхание.