Суздаль. Это моя земля - страница 44

[3]

Я согласилась на Суздаль. Ты сказал, у тебя там дед. Хороший, и примет, хоть я тебе не жена. Был вариант вернуться в Москву, но когда, к кому? Мне бы хоть джинсы постирать, а потом выбрать путь. Обмотала себя шарфом ниже пупка. Хорошая штука шарф. Может пригодиться в самых неожиданных местах.

Дед оказался всклокоченный, седой, с прищуром. Выглядел, как Эйнштейн. Ковылял ко мне, прихрамывая. Обнял, даже имени не спросил. Протянул краснобокое яблоко.

— Щас отравит, — подумала я.

— Яблочко с живым червячком, made in Suzdal, никакого яда! — гордо сказал дед.

Я про отраву вслух что ли сказала?

Не по годам общительный, после яблочка повёл нас в баню. Смыть пыль городскую, болезную. Сказать, что я плакала, ничего не сказать.

— Да я вся в крови, какая баня? Месяц после родов!

— Не отказывай ему, — шептал ты, — он будет рад.

Кровь по ногам.

Ненавижу тебя.

В ненависти прямо из бани меня вынесло за ворота и понесло. Шла, не разбирая дороги. Прямо, направо, налево, прямо. Только не оборачиваться, только не возвращаться. Ветер в уши, ветер в горло, ветер в лицо. Зазвонили колокола. Звуки, словно плети, прошли по моей спине, и я припустила бегом.

Река, деревянный мост, этот берег, тот. Вынесло на бесснежный пустырь. Передёрнуло, покрыло гусиной кожей. Декабрь, Подмосковье, а снега нет? Как так? Ни телефона, ни карты, ни ключей. Где я, кто я.

Холодно. Устала.

Ноги подкосились внезапно, словно на школьной перемене ударили под колени. Я упала лицом, ладонями вниз. А земля тёплая, нагретая, как после костра. Поднялась — холодно. Выезжали из Москвы — был минус. Опустилась — тепло. Тепло!

Расстегнула куртку, размотала шарф, обмякла. Вжалась собой, согревая руки, щёки. Почувствовала невыносимую потребность раздеться. Голая легла на спутанную пожухлую траву. Как же горячо, чёрт!

Кровь по ногам, а потом в землю — и не больно. Мне больше не больно, представляете?

Так хорошо.

[4]

Кошка забралась в волосы и размурлыкалась, по очереди вонзая когти мне в голову. Я проснулась. Села, вытянулась. Смотрю по сторонам, джинсы где? Свитер где, куртка? Обокрали что ли? Вот же… Кошка сидит рядом, не уходит.

«Обокрали?» — спрашиваю.

Кошка поворачивает голову, смотрит по направлению, и я смотрю за ней. Лежит моя одежда, вот и славно… Моя — что? Сарафан? Платье? Что это? А я голая. И земля горячая. Оделась — нет выбора. Ничего так себе сидит, платье. Можно без джинсов и даже без трусов.

Кошка встаёт, потягивается и мягко идёт прочь. Оборачивается, приглашая. Иду за ней. А через несколько минут вслед за кошкой чуть ли не проваливаюсь в землянку, где сидит знакомый мне дед-Эйнштейн и улыбается во весь рот.

— Мурочка, привела? Вот и хорошо, вот и славно! Как банька-то?

Дед у тебя, говоришь, в Суздале? Вспоминаю твои глаза. Пронзительные, чужие. Вспоминаю твоё горло. Так бы и перегрызла, так бы и целовала.

Ненавижу тебя.

— Хороша была банька, дед, коль мы с тобой на том свете встретились.

— А с чего ты взяла, баба, что здесь тот свет? Здесь этот свет. А тот свет там!

Спасибо, поговорили. Какая я тебе баба?

— Хочешь знать, зачем ты здесь? — дед протягивает мне ладью, а в ладье кровь с молоком. — Пей!

— Теперь точно отравит, — думаю я.

— Не отрава, не боись, — говорит.

Я громко думаю, всё понятно. Пью. Зачем? Фу! Вырвет? Нет. Опускаюсь на лавку. Платье стелется по полу. Голова тяжёлая. Сплю.

Всё-таки отравил.

[5]

Вижу сон.

Вижу чужих людей, одетых в такие же одежды, как моя. Люди тянут ко мне руки и кричат «Дай». Руки гибкие, без костей, извиваются. Заканчиваются не пальцами, а клювами. Клювы щиплют меня за руки. Но не за руки — а за крылья огромные, раскрываю их — ого, ну и размах! Клювы рвут мои серые перья, пух валяется клочьями, кровь капает. А я стою и не могу двинуться, пока от крыльев не остаются щипаные крылышки, которые годятся разве что на барбекю. Рядом сидит кошка и вопросительно смотрит.

Голос в голове.

— Нет, так не пойдёт, Мурочка, отмотай обратно, сделаем дубль два.

И мой собственный.

— Да что у вас тут за кино, чёрт!

— Чёрта всуе, баба, не поминай. Щипать перья не давай. Им всегда будет мало, сколько бы ты ни давала.