Суздаль. Это моя земля - страница 68

стр.


Куда исчезли игрушки и книги, куда исчезло мамино всё — одежда, коллекция фарфора, фотографии? Одежду, наверное, раздали соседям. Посуду сестра, скорее всего, забрала себе. А фотографии? Ещё тогда, в Катином детстве у мамы был целый фотоархив, пожелтевшие карточки с фигурно вырезанными краями. Мама рассказывала, кто, где, но Катя не слушала. Зачем? С выцветшими людьми на фото Катю не связывало ничего, кроме скучных маминых слов.


В дверь постучали. Катерина нехотя выбралась из-под подушек зелёного дивана.


[8]

— Катерина Леонидовна, нашла! — в комнату вошла сестра с объёмной пыльной коробкой, — вот они! Помню же, что были. Их Игорь в темнушку убрал, когда летом веранду чинили. Здесь, кажется, все. Ну, что у тёть Лены были, я все собрала.


— Спасибо, Ира, — впервые за свой приезд Катерина назвала сестру по имени. А ведь она бывает в доме каждый день: приносит свежие продукты от местных тёток, меняет полотенца. Когда в Суздале закрыли последний книжный магазин, сестра осталась без работы и охотно согласилась на роль управляющей, горничной и администратора гостевого дома Теремки.


Ира поставила коробку на журнальный столик и аккуратно, по одному, достала фотоальбомы. Разные по размеру, цветам, материалам — коленкоровые, картонные, обтянутые истрёпанной тканью, фотоальбомы скоро заняли всё пространство. Катерина узнавала, помнила почти каждый альбом. Кроме последнего, самого большого.


Большой был новее других — обложка без заломов и царапин, видно, его открывали всего несколько раз. С плотных самоклеящихся страниц на Катерину смотрела Катерина. Редкие фото, распечатанные с телефона — Катя иногда присылала свои фотографии и фотографии сына. Иногда. Почти никогда. Тетрадные листы с рисунками из её школьных тетрадей. Мама разобрала сотню тетрадей, оставшихся после Катиного отъезда, и страницу за страницей выбрала те, где Катя рисовала. Она часто рисовала на уроках. Так лучше думалось и запоминалось. Сказочных принцесс, букеты, птиц, таинственные дворцы с куполами, похожие на колокольни родного Суздаля.

Потом и в институте рисовала, и на рабочих совещаниях. Почему и когда перестала?


Альбом был заполнен едва ли наполовину. Мама, рассудительная, спокойная мама, подписывала каждый снимок, когда знала, где и когда сделано фото. Рядом с Катиными фото деталей не было. Просто «Катюша, осень 2005». Мама не знала, где я и с кем. Она ничего обо мне не знала. Но как могла, была рядом.


[9]

Катя допоздна пересматривала альбомы, снова и снова возвращаясь к большому. Гладила, читала страницы, подушечками пальцев вспоминая каждую фотографию. Будто пробовала наощупь белый песок, бирюзовую воду, ворс пляжных полотенец. Не заметила, как сначала про себя, потом вслух рассказывала страницам альбома, где и когда были сделаны фото.


«Это не просто пляж, здесь (по словам греков) на берег вышла Афродита. Та самая, красивая в пене. А в это кафе с клеёнчатыми столами я два часа ехала по горному серпантину. Прочитала в путеводителе и поперлась, дура. Пока ехала, все молитвы вспомнила, даже те, которые не знала. И слать бы к чёртовой бабушке кафе, но развернуться на узкой дороге негде. Вспотела от макушки до копчика, но доехала. Видишь, сижу, пиццу жую. Пицца, кстати, ни о чём. Твои пироги в сто раз вкуснее, мама».


— Ты же их никогда не ела, Катюша, никакие, кроме яблочных, — тёплые мамины руки легли поверх ищущих Катиных кистей.


— Правда? А помню, будто любила все — и с капустой, и с грибами, и яблочные, — Катя подалась вперед.


Уткнуться носом, окунуться в тёплые ладони лбом, дышать сквозь них. Или лечь головой на колени. На обтянутые шерстяной полой домашнего платья колени, и пусть гладит. Маленькой тёплой сильной ладонью по волосам, по щекам. Неспешно, долго, монотонно. Гладит, а я перестану бояться. Гладит, а я усну. И мама гладила. Гладила Катю, зарывшуюся выцветшей головой в складки щекочущей материи на коленках.


— Мама, у тебя так мало моих фотографий. Я пришлю ещё. Вернусь домой и пришлю. Много-много. Своих и Илюшки.


— Конечно, родная, конечно, пришлёшь, — мамин голос, ровный, мирный, доносился сверху, откуда-то, где было спокойно.