Свадебный марш Мендельсона - страница 15
— Я все знаю, — сказал он. — Мне говорил об этом Орфей.
Ничто не удерживало ее смеха, и она засмеялась:
— Кто бы мог подумать! Такая благородная лошадь и не умеет держать язык за зубами.
— Вы несправедливы, — Кеша ответно улыбнулся, его устраивал шутливый тон. — Между настоящими друзьями не может быть тайн.
— Вот как? В таком случае, я бросаю вам вызов. Отныне он будет любить меня больше, чем вас.
— Зачем же так категорично? Я миролюбив. Мы поделим его любовь пополам.
— А я кровожадна. Все или ничего.
Повторно ударил колокол — группа вызывалась на занятия.
— Вам помочь?
— Ни в коем случае. Уходите. И не вздумайте смотреть на мою езду. Иначе…
— Что иначе?
— Я вас возненавижу.
— Так сразу?
— Нет, спустя десять минут, как увижу вас там.
Кеша хотел засмеяться. Он умел смеяться громко, привлекая этим смехом внимание, увидел ее глаза, подумал: не шутит. Веселость погасла сама собой.
— У меня нет выбора, я ухожу.
Остановился в дверях, оглянулся. Орфей покорно шел за его дерзкой напарницей. Он пропустил их вперед, она не посмотрела на него, лишь скосила глаза:
— Уходите. Не возвращайтесь.
Пришла весна, пришли ее запахи. На солнце верещала капель, и, подтаивая на краях крыш, лед искрил так сильно, что слепил глаза. Деревья были холодны, и, прикасаясь к ним, можно было почувствовать этот холод. Ничто не изменилось, лишь почки округлились, ухватишь их зубами, и во рту остается сладковатый вяжущий привкус — ожили почки. Запахи обострились. Доски пахли деревом, лед — водой, лошадиный навоз дымился и благоухал перепревшим овсом.
Солнце упиралось в лопатку и непривычно калило спину. Весна.
— Беда, — вздыхает Кеша. — Я до сих пор не знаю ее адреса. Целомудрию нет предела: что подумает мама? Как отнесется к нашему знакомству папа? Есть еще сестра, она тоже человек. Все поставлено под вопрос, все учтено. Никого не интересуют частности: что подумаю об этом я. Странное состояние. Кажется, знаешь себя и вдруг наперекор привычкам, разумному подчиняешься не себе самому, а настроению, порыву. Совершаешь поступок и еще долго недоумеваешь, почему совершил. Вот так и сегодня… Забрел в магазин. Народу… Продавщица — куколка, нос бульбочкой, глаза раскосенькие.
«Вам что, гражданин?»
Удивился вопросу. В самом деле, что? А сзади народ напирает. Не хочешь — заговоришь.
«Чтоб модно и практично», — говорю.
«У нас иначе не бывает. Есть итальянские, есть югославские. Размер?»
«Размер?» — переспросил я, и мне стало скучно. Откуда мне знать, какой у нее размер? Помимо моих рук около прилавка еще рук сто: куда-то тычут, лиц не видно, руки кричат: «Сколько можно возиться с одним человеком!»
Уже себе не принадлежу, кричу вместе со всеми:
«Цвет красный! Размер на ваше усмотрение».
Глаза куколки вспыхнули и погасли: я ей неинтересен.
«Цирк у нас через дорогу, товарищ. А здесь обувной магазин. Следующий!»
И ничего ответить не успел, меня уже мимо прилавка проносит.
Кеша набрасывает на Орфея седло, прилаживает его удобнее.
— Неужели и дальше так будет? — бормочет Кеша. — Я ее всего один раз поцеловал. Скомканно, наспех, но поцеловал. Ты знаешь, что она сказала? «Вы уверены, Кеша, что мне это приятно?» «Я надеюсь», — говорю. В пустоту сказал, не услышала. «Не провожайте меня!» И пошла не оглядываясь. Стою оглушенный. Что делать-то? За ней бежать, прощения просить?
На трамвайной остановке топчется народ. Разговор не ладится.
«Может быть, извиниться? — думаю. — А может, все так и должно быть?»
Уехала, не обронив ни слова, а я остался стоять на остановке. Рядом пьяненький какой-то, все норовит со мной заговорить, бормочет околесицу… Не подхожу. Я человек умеренных страстей.
День ощутимо прибавился. Еще нет шести, а в конюшне уже светло. Скоро появится Серафим, придут плотники. Чинят денник Лотоса. Самого Лотоса нет. Его перевели в изолятор, говорят, простудился. Врач сказал, что Серафим негодяй и лодырь… У Лотоса прохудился пол.
— Не маейное дело ухом пол щупать, — оправдывался Серафим.
Отчего Зайцев свирепел еще больше:
— Поговори у меня!.. Под суд отдам… Третью лошадь губишь, стервец!
— Вы мне делов не шейте, Олег Александрович. Я за тех лошадей не в ответе… Сами сыворотку не проверили, а теперича што? Серафим виноват. Нету такого закона.