Свадебный марш Мендельсона - страница 21
Возраст? Возможно, двадцать, еще возможнее — двадцать три.
Внешность? Женщина в моем вкусе.
Учится или работает? Скорее всего учится. А может быть?..
Если учится, то где? Если работает?! Нет, все-таки учится. «Языки — моя страсть». Утверждение или осознанная мечта? Все впереди или радость познанного?
Место жительства? Город Москва. А если точнее? «Вы любите старую Москву?»
Старая Москва, новая Москва. Деление свойственно коренным москвичам. Пусть крохотный, но шажок вперед.
Фамилия? В школе верховой езды адреса могло и не быть.
Воспоминания мимолетны, они скорее гасят оптимизм, нежели приумножают его.
«Верховая езда увлечение или?..»
«Скорее или. Подруга не давала покоя. «Поехали, — говорит, — у меня в школе блат». Я и согласилась».
«Где же подруга?»
«Вышла замуж, уехала в Севастополь, а я вот осталась».
Выбирает тот, кому есть что выбирать. Школьная канцелярия, журналы посещений — мой единственный шанс.
Свет скверный, рябит в глазах. Кособокая папка, ее распирает от обилия бумаг: и нужные здесь, и те, что положено сжечь, здесь. Одиннадцать групп, одиннадцать старост, одиннадцать разных почерков. Списки, заявки, квитанции. Еще не отчаялся, но уже близок к тому. И вдруг! Нет, не вдруг, как дань упорству — тетрадный листок в косую линейку: «Малая Бронная, д. 12, кв. 69. Петрова». Уточнений не замечено, просто Петрова.
Дом на Бронной полон ожидания. Дом на Бронной лучится вечерним уютом. Не надо торопиться, я дышу терпким весенним воздухом, я постигаю мир старой Москвы, приобщаюсь к духовности дома на Бронной…
— Кто там?
— Моя фамилия… Впрочем, это не имеет значения. Мне нужна Ада Петрова.
— Петровы здесь не живут.
— То есть как не живут?
— Очень просто. Переехали.
— Куда?
— Этого я не знаю.
— Ну хотя бы район.
— Район? Новый район.
— Это очень приблизительно. Может быть, место работы, телефон? Мало ли кто обратится по старому адресу.
— Может быть, может быть. Только никто не обращался.
Дверная цепочка натянулась, и я увидел говорящего со мной человека. Старик. Уже сгорбленный временем, отчего полы халата едва не касались порога. Очки, он время от времени их поправлял, поблескивали золотыми дужками. Старик был небрит, лицо выглядело помятым, неопрятным. Старик поправил очки, сделал шаг назад и оттуда, из квартирной темноты, посмотрел на меня:
— Вас интересует дочь?
— Чья? А, да-да, разумеется, дочь.
Голос из темноты закашлялся, затем сообщил:
— Квартиросъемщик — отец. Лицевой счет на его имя. Петров К. А. Да, да, только инициалы. Нет, имени-отчества не помню. Он преподает. Педагогический. Где именно? При обмене такие детали ни к чему. Не знаю. Дочь? По-моему, у него две дочери. Вас интересует старшая?
Чувствую, как спину сверлит взгляд из темноты. Ухожу не оборачиваясь. А сзади бормотание, комканые слова:
— Кому положено знать, знают наверное. Не положено, не положено… не положено…
Если вы родились в рубашке, проверьте тщательно, не имеет ли она дыр.
— Позвольте, вы, собственно, кто?
— Я — некто.
— Если каждый, кому заблагорассудится…
— Можете быть спокойны, я не из них. Вот мои документы.
— Ваши документы ничего не объясняют. Они лишь подтверждают, что вы есть. Меня интересуют мотивы.
— Я ищу свою дальнюю родственницу.
— Видимо, очень дальнюю, если вы не знаете даже ее отчества.
— Я вас понял.
— А я вас нет.
— Будьте здоровы.
— Честь имею.
Слова, сказанные вдогонку, которые я мог услышать, но не услышал:
«Странный взлохмаченный тип. Чем занимается у нас милиция? Иннокентий Савенков. Гипрогорстрой. А что, если… Н-да-с, редкой приметности фамилия.
Откуда объявился, зачем? Родственницу ищет. Ишь ты, прыткий какой! Теперь это называется родственницей. — Глаза сузились, рот растянулся под стать гримасе. — Хи-хи-хи! Обожаю родственниц, когда им двадцать три. — Запел гнусаво вполголоса, похотливо:
Потянулся до хруста пальцев, зевнул аппетитно: «Врет, сукин сын, по глазам вижу — врет».
Вышел на улицу, стою, запрокинув голову, угадываю, где они есть, окна ректората. Там за мутными стеклами белесая округлость хихикающего лица.