Свадебный марш Мендельсона - страница 30

— Не надо. Еще пару жердей подбросьте. Никуда не денется… Сена дайте, пусть волю чувствует. В конюшнях еще настоится. Да и не один он тут. Смотрите, чтобы не подрались.

Старик ушел. Где-то гавкнула собака, разбуженная светом фар проходящей машины, и снова стало тихо. Сторожа, к ним обращался старик, бестолково потоптались на месте.

— Ночь, какие жерди. Нехай так стоит. Спутать оно, конечно, вернее, да вот отец чудит чего-то.

— Ладно, светать скоро начнет, продрог я, пошли, што ли?

— Ага. Пошли.

Костер медленно догорал, подбирая раскиданное тепло под свои седеющие угли.

Занятия на открытой площадке. Последние команды. Разгоряченные лошади дышат громко, лоснятся покатые бока.

— Ша-а-гом!.. Спешились!

Минутная передышка. Сейчас их поведут в конюшню. Надо успеть отдохнуть. Иные заявлены на следующий ездовой час.

У Орфея отгул. Казначей болен. В утренние часы он подменял Казначея. Блаженные минуты.

Кеша берет Орфея под уздцы, ведет его вдоль ипподромного поля, подальше от людских голосов, в тишину. И, может, от тишины становится прохладнее.

— Всякая история имеет продолжение. Теперь, мой друг, ты знаешь, что такое любовь. А впрочем, нет. — Кеша раскинул руки, подставил лицо вечернему солнцу, блаженно улыбается. — Что такое любовь, не знает никто.

Почему? Все потому же — любовь… Разрешается произносить только шепотом. Тсс… ясно. Любовь… И я не что иное, как одна из ее составляющих.

Не понял? По глазам вижу, не понял.

Послушай, тебе ведь нравится Находка? Ага, вон уши как заходили — волнуешься. И правильно делаешь. Так вот я — это ты. Только в человеческом варианте, понял?

Ты хочешь знать, что было дальше?

Был страх. Да, да, житейский страх.

Мы боялись потерять друг друга. Смешно, правда? На часах без пяти семь, ее нет. Не нахожу себе места. И мысли в голову лезут самые ненормальные — что-то случилось.

Задержусь я, мало ли причин: поругались с заказчиками, подбросили срочную работу, халтура подвернулась. Соседний завод нас балует: три стенда оформишь — девяносто рэ в кармане. У них там вечно какие-то конференции. Всякое случается: и в десять, и в двенадцать, а то и в два ночи возвращаешься.

И первый ее вопрос: «Где был? Почему не позвонил?» И еще… Я не могу молчать. Какая-то немыслимая жажда общения. Мне все равно, кто мой собеседник, я должен говорить. Раньше я был придирчив, меня упрекали в деспотизме. Куда все подевалось? Я ослеп, или мне подменили глаза? Мне все нравится. Я отчего-то вечно взбудоражен. Такое со мной бывало в детстве Мне четырнадцать лет, я живу ожиданием праздников. Так оно и есть на самом деле: приближаются каникулы. Самым замечательным тогда были не праздники, а их предчувствие. Я как зачарованный листал календарь. Остается неделя, пять дней, три дня. В четырнадцать лет чудес не ждешь. Открываешь дверь, не удивляешься, застав на пороге Деда Мороза. И на нелепый вопрос: «Вызывали?» — отвечаешь рассеянно: «Вызывал». У тебя свои радости, свои секреты. Праздники и существуют для того, чтобы непременно вместить их.

Никто не подозревает, что ты любишь поспать, поесть мороженого, можешь посмотреть три фильма в день. У праздников есть чу́дное продолжение — каникулы. И все-таки не в них радость. Радость в предчувствии, в ожидании.

Ты не станешь просить денег. Ожидание тем и прекрасно, что оно осмысленно. Ты готовишься, копишь, выкраиваешь, отначиваешь, меняешь марки, ты собираешь свой маленький капитал. Как же приятно прочитать на лице своего сверстника отчаяние: денег нет, а в кино сходить хочется. А уж как хочется выпить газировки в буфете, купить вафельный стаканчик с мороженым! И чтоб непременно смотреть кино и есть мороженое. Так вот, тут и есть болевая точка, вершина твоего торжества. Увидев на лице товарища отчаяние, ты скажешь равнодушно: «Пошли, у меня есть». Ты потряс его не щедростью, не великодушием. Когда тебе четырнадцать, у тебя свой реестр достоинств. Ты потряс, ошеломил его своей независимостью. Неподчиненностью привычным ограничениям.

Да… Да, мой милый четвероногий друг. Я живу ожиданием. Просыпаюсь, вспоминаю, что завтра мы должны встретиться. И мне хорошо. Томительно хорошо. До праздника один день.