Сватовство - страница 11
— Да как же так? — спохватилась Фаина Борисовна.
Но Мишка предостерегающе поднял руку:
— Я у вас паспорта смотрел, все совершеннолетние… Подпадаете под решение бюро и вышестоящих органов.
— Но… простите, — встала Фаина Борисовна, прижав к груди руку. — У нас программа…
Она бросилась к подоконнику, где лежала стопка книг и тетрадей:
— Вот видите, утверждена кафедрой, — показала она отпечатанные на машинке листки.
Кире стало жалко ее: а ну разрыв сердца произойдет у женщины? Нашутковали, пожалуй… Но отступать-то не станешь тоже… Позади, как говорится, Москва.
— Вы понимаете, создалось трудное положение с кормами, — жалостливо сказал Киря. — Была затяжная весна, трава совсем недавно пошла в рост. А на носу жатва… Необходимо в сжатые сроки завершить сенокос.
Фаина Борисовна почувствовала, что бригадир в чем-то уже сдается и вроде бы не настаивает, а лишь уговаривает их.
— Миленькие мои, — сказала она, заламывая пальцы. — У меня же программа… Если я не выполню ее, меня уволят с работы.
Мишка встал и, сделав навстречу Фаине Борисовне шаг, поднял вверх указательный палец:
— Уважаемая, — раздраженно сказал он. — У нас одна программа — выполнить план по молоку и мясу.
Фаина Борисовна огорошенно села на стул.
— Но мы же ничего не умеем, — растерянно выдохнула она.
— Ничего, — бодро сказал Мишка. — У нас как в армии: не умеешь — научим, не хочешь — заставим.
Фаина Борисовна безвольно опустила на колени руки.
Мишка взял портфель, нахлобучил на голову кепку и церемонно попрощался со всеми девками за руку.
— До скорого свиданьица, — сказал он и улыбнулся Ларисе. Она растерянно смотрела на него. От порога Мишка обернулся и добавил: — А газетку вам оставляю: может, на досуге почитаете и про нашу жизнь. — Он пропустил перед собой Кирю и, выйдя следом за ним, закрыл дверь.
С минуты на минуту из магазина могла возвратиться без селедки разозленная Тишиха.
Тишиха всю обратную дорогу плевалась: «Ну что за собачонок такой? — грозила она Сережке Дресвянину всеми карами. — Подожди, отольются и наши слезы. Думают, навек молодыми останутся… Не на-ве-е-ек!»
И ведь какая корысть старуху обманывать? Выглядывает, наверно, откуда-нибудь из-за угла, похохатывает, перед дружками хвастается: «Это я ее сгонял через все Полежаево».
Посмотрела на окна — девок за столом не было.
Тишиха вытерла сапоги о ребристую, из деревянных плашечек подставку, зло звякнула металлической щеколдой и открыла дверь в сени.
Батюшки-светы! Как свиньи побывали, весь пол затоптан. «Да что это они не остерегаются-то совсем?» — подумала Тишиха о своих квартирантках, а в избу вошла — и того страшнее: у стола вдоль лавок целый потоп, ошметки грязи посреди пола валяются, их-то бы можно собрать…
— Вот, навязали на мою голову, только пол успевай теперь мыть. — Она не смотрела на девок.
Сбегала, намочила в ведре, стоявшем под потоком, тряпку и давай на коленках ползать, грязь в сенях смывать. В общем-то, наслежено было не так уж и много, это Тишиха сгоряча нашумела на девок. По одной половичинке только и пришлось пройтись тряпкой.
Тишиха, успокаиваясь, сполоснула тряпку в ведре, отжала ее, а грязную воду выплеснула и пошла обтирать пол в избе. Ошметков у стола уже не было.
Девки скованно жались друг к другу на скамейке за комодом.
Тишиха присела собирать тряпкой лужицу воды, вытянувшуюся вдоль лавки, и все почему-то ждала, что вот сейчас Фаина Борисовна коснется ее плеча и скажет: «Федосья Тихоновна, вам в наклонку вредно».
Тишихе уже показалось, что скрипнула половица, что слышны стали приближающиеся шаги Фаины Борисовны. Тишиха приготовила ей ответ: «Да тут и немного совсем. Разве по эстоль мне мыть приходится…»
Она согнала лужицу, протерла пол насухо — Фаины Борисовны не было за спиной.
Тишиха поправила локтем съезжающие на лоб волосы и только тогда заметила: у девок-то чемоданы в кути стоят и плащики на них брошены. Глянула на стол, на подоконники — ни тетрадей, ни книжек.
— Да вы куда наладились-то? — испугалась Тишиха, что девки обиделись на нее. Ну-ка, одним махом свернулись, до чего горячие. Пока Тишиха в сенях половицу вылизывала, они уж и чемоданы к дверям выставили. — Ни-и-икуда не поедете! — решительно заявила она. — Смотри-ка, сердца-то как у петухов, и слова молвить нельзя.