Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02 - страница 33
— Верно. Вы произошли от расы гигантов. Было время, когда все земли, которые можно было увидеть, забравшись на вершину Килиманджаро, принадлежали нам.
— Но это было очень давно, — заметил старший мальчик.
— Наступит день, и все вновь станет нашим, — сказал Найкосайя. — Вы должны помнить о том, кто вы, сыновья. Вы потомки Аейо, убившего копьем сто львов; Нелиона, поднявшего восстание против белых и выгнавшего их из Рифта; Сендайо — величайшего из всех лайбонов. Когда-то кикуйю, и вакамба, и лумбва трепетали от страха при одном только упоминании слова «масаи». Это ваше наследие, не отворачивайтесь от него.
— Но и кикуйю, и остальные племена уже уехали.
— А что до этого масаю? Мы противостоим не только кикуйю и вакамба, но всем людям, пытающимся заставить нас изменить наш путь. Даже европейцы, завоевав Кению и Танганьику, так никогда и не покорили масаев. А когда пришла Независимость и все остальные племена бросились в города, и надели костюмы, и копировали во всем европейцев, мы остались такими, какими были всегда. Мы носили то, что нам нравится, жили там, где нам хотелось, потому что мы гордились тем, что мы — масаи. Разве для вас это ничего не значит?
— Разве мы не останемся масаями, если улетим к другому миру? — спросил старший мальчик.
— Нет, — твердо ответил Найкосайя. — Масаи привязаны к своей земле. Мы — ничто без нее, а она — без нас. Это за нее мы всегда боролись, ее всегда защищали.
— Но теперь она больна, — сказал мальчик.
— А если я заболел бы, ты бы меня бросил? — спросил Найкосайя.
— Нет, отец.
— Так вот, так же, как ты не покинул бы меня в моей болезни, так и мы не покинем землю в ее скорби. Когда любишь что-то, когда это становится частью тебя самого, ты не бросишь это только потому, что оно заболело. Ты остаешься, и сражаешься даже упорнее, чтобы исцелить, чем когда сражался, чтобы завоевать.
— Но…
— Поверь мне, — сказал Найкосайя, — я когда-нибудь обманывал тебя?
— Нет, отец.
— Я не обманываю тебя и сейчас. Мы народ, избранный Энк-Аи. Мы живем на земле, которую Он нам дал. Разве не понятно, что мы должны остаться здесь, что мы должны исполнить завет Энк-Аи?
— Но я никогда больше не увижу своих друзей! — захныкал младший сын.
— Ты найдешь новых.
— Где? — заплакал ребенок. — Все ушли!
— Прекрати немедленно! — сухо прервал Найкосайя. — Масаи не плачут.
Мальчик продолжал всхлипывать, Найкосайя j взглянул на жену:
— Это твоя работа. Ты избаловала их.
Она не мигая посмотрела ему в глаза:
— Пятилетним мальчикам позволено плакать.
— Но не масаям, — ответил он.
— Ну что ж, тогда он больше не масай, и у тебя нет основания, чтобы запретить ему идти со мной.
— Я тоже хочу уйти! — сказал восьмилетний и внезапно тоже скривился и заплакал.
Томас Найкосайя посмотрел на жену и детей — действительно посмотрел на них — и понял, что совсем не знал их. Эта женщина не та тихая домохозяйка, воспитанная в традициях его народа, на которой он женился девять лет назад. Эти мягкотелые всхлипывающие мальчики — не наследники Лейо и Нелиона.
Найкосайя подошел к двери и отворил ее.
— Идите в новый мир с остальными черными европейцами, — прорычал он.
— Ты пойдешь с нами? — спросил старший сын.
Найкосайя повернулся к жене.
— Я развожусь с тобой, — холодно объявил он. — Между нами все кончено.
Он прошел мимо сыновей:
— Я отказываюсь от вас. Я больше не ваш отец, а вы больше не мои сыновья. Теперь идите!
Жена надела на сыновей защитные костюмы и маски, потом оделась сама:
— Я пришлю до утра кого-нибудь забрать мои вещи.
— Я убью любого, кто вступит в мои владения.
Она посмотрела на него взглядом, полным ненависти. Потом взяла детей за руки и вывела их из дома, вниз по длинной дороге, в конце которой их ждал корабль.
Несколько минут он мерял шагами дом, его трясло от ярости. Наконец, он подошел к шкафу, надел защитный костюм и маску, вытащил винтовку и через воздушный шлюз вышел на крыльцо. Видимость была неважная, как всегда, и он вышел на дорогу посмотреть, не идет ли кто к дому.
Ни малейшего движения. Найкосайя был почти разочарован. Он намеревался показать, как масай защищает то, что ему принадлежит.