Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11 - страница 30
А сестрам она сказала:
— Сегодня половину своего причастия вы посвятите своим братьям, чтобы Бог вернул их домой невредимыми, а вторую половину — тому, что случилось прошлой ночью.
— А что случилось ночью? — спросила Дебора. Такая уж она была. Я содрогнулся и стал раздумывать, заметила ли она меня прошлой ночью и выдаст ли меня.
— Это неважно, — оборвала ее мать, — просто помолитесь за дорогих отошедших душ…
Дебора согласилась, но я знал, что в церкви она начнет спрашивать и разведает об убийстве шерифа и Лупито. Было странно как-то, что ей придется расспрашивать чужих, хотя я, который был там и все видел, стоял рядом с ней. Даже сейчас я с трудом верил в то, что и в самом деле был там. Может, это сон? Или сон внутри сна, вроде тех, что бывали у меня часто и казались столь явственными?
Я ощутил на голове легкую руку, обернулся и увидел Ультиму. Она опустила на меня взгляд, и эта ясная, чистая сила ее глаз заворожила, меня.
— Как ты чувствуешь себя сегодня, мой Антонио? — спросила она, и я смог тотчас кивнуть.
— Buenos dias le de Dios. Grande,[7] — приветствовала ее мать. Отец тоже пил кофе на большом стуле, который держал у печки.
— Антонио, — веди себя прилично, — воззвала ко мне мать. Я-то не приветствовал Ультиму, как надо.
— Ай, Мария Луна, — прервала Ультима, — оставь Антонио в покое, пожалуйста. Прошлая ночь была нелегкой для многих мужчин, сказала она загадочно. И отошла к плите, где отец налил ей кофе. Отец да Ультима были единственными, кого я знал, кто не смущался пренебречь постом перед причастием.
— Мужчин — да, — признала мать. — Но мой Тони еще только мальчик, еще ребенок. — Она опустила руки мне на плечи и задержала их.
— Ай, но мальчики вырастают в мужчин, — молвила Ультима, потягивая обжигающе горячий кофе.
— Да, это так, — сказала мать, крепко прижав меня к себе, — и что за грех для мальчика — стать мужчиной.
Значит, это было грехом — вырасти и стать мужчиной.
— Это не грех, — вмешался отец, — просто правда жизни.
— Да, но жизнь отбирает чистоту, посланную Богом.
— Не отбирает, — отец начинал раздражаться из-за того, что предстоит идти в церковь и к тому же слушать проповедь, — она накапливает. Все, что он видит и слышит, делает из него мужчину.
Я видел, как убили Лупито. Как мужчины убили…
— Ай! — вскричала мать. — Если бы только он мог стать священником. Это спасло бы его! Он всегда пребывал бы в боге. О, Габриэль, — она сияла от радости, — подумай только, какой честью было б для нашей семьи иметь священника! Быть может, сегодня нам стоило бы поговорить об этом с отцом Бирнеисом…
— Будь же разумнее, — поднялся отец. — Мальчик еще не прошел катехизиса. И не священнику решать, когда придет срок, а самому Тони! — Он прошел мимо. Одежда его пахла порохом.
Говорят, дьявол пахнет серой.
— Это правда, — добавила Ультима. Мать поглядела на них, потом на меня. Глаза ее были печальны.
— Сходи, покорми живность, мой Тонито, — она подтолкнула меня, — уже пора идти к мессе…
Я выбежал вон и ощутил в воздухе осеннюю прохладу.
Скоро настанет время отправляться на фермы моих родичей на сбор урожая. Скоро придет пора идти в школу. Я поглядел за реку. Город, казалось, еще спал. Легкий туман поднимался от реки. Он размывал очертания деревьев и домов городка, прятал церковную колокольню и крышу школы…
Ya las campanas de la iglesia estan doblando…[8]
Мне не хотелось больше думать о том, что видел я прошлой ночью. Я подбросил свежей травы кроликам и сменил им воду. Открыл дверь, и наружу выбежала корова, оголодав по свежей траве. Сегодня ее не будут доить до вечера, и она сильно отяжелеет. Она направилась к автостраде, и я обрадовался, что она не отошла к реке, где трава была запятнана.
Por la sangre de Lupito Todos debemos de rogar,[9]
Que Dios la sague de репа у la lleve a descansar…
Мне было страшно думать дальше. Блеск железнодорожных рельс притягивали взгляд. Если пойти по ним, придешь в Лас Пальтурас, землю, где я родился. Когда-нибудь я вернусь и увижу маленькую деревеньку, где поезд останавливался пополнить запас воды, где трава вздымалась высокая и зеленая, словно океанские волны, где мужчины ездили верхом, смеялись и плакали на рождениях, свадьбах, танцах да похоронах.