Свет души - страница 18

— Дорж, а Дорж, так ты купишь мне в вашем шахтерском магазине свитер, толстый такой, пестрый, а? — просительным тоном говорил Батмунх.

Дорж поспешно согласился:

— Куплю, куплю.

Ему не могло прийти в голову, что Батмунх специально для этого поджидал его у шахты.

Завернув за ближайший угол, они вскоре очутились возле магазина с табличкой: «Обслуживаются только шахтеры». Батмунх вручил Доржу деньги, тот зашел в магазин и вскоре вернулся со свертком. Свитер действительно был красив — плотный, с высоким воротником, из белой и черной шерсти. Батмунх просиял:

— Спасибо, приятель, угодил. Я давно мечтал о таком.

— Не стоит, — усмехнулся Дорж. — Курить хочешь?

Он сделал попытку достать кисет, но Батмунх опередил его:

— Бери сигарету!

— Спасибо, — отказался Дорж. Ему уже стало надоедать общество этого щеголя, а кроме того, он устал, и мать ждала с обедом. — Мне пора. До свиданья, рад был оказать тебе услугу. — И он по-приятельски тронул Батмунха за локоть. На белоснежной рубашке появилось темное пятно. Дорж смутился. Батмунх ничего не сказал, но взгляд его довольно красноречиво говорил: «Эх ты, медведь неуклюжий. Как я теперь с таким пятном по поселку пойду? Мне могут повстречаться знакомые девочки. Все привыкли к тому, что я чистенький и одет с иголочки, а тут вдруг рубашка грязная!»

— Извини, пожалуйста, я такой растяпа, — пробормотал Дорж с искренним сожалением, а в его виноватом взгляде Батмунх прочел следующее: «Ничего страшного не произошло. Отстирается твоя рубашка! Я, конечно, неловок, но тебе пора привыкать общаться с рабочими. Инженер на шахте чистеньким долго не проходит. Придется попотеть, и тогда не только рубаха, но и тело почернеет от угольной пыли. Не бойся измазаться, главное, чтобы душа оставалась чистой».

— Да брось ты, чепуха какая! Пока. — И Батмунх зашагал к шахтерскому поселку, уверенно печатая шаг новенькими черными полуботинками. Походка выдавала в нем человека благополучного и самодовольного.

Дорж постоял минуту, глядя ему вслед, и направился в душ. Горячая вода тотчас сняла усталость. Оставив рабочий комбинезон в специальном шкафчике и надев вместо него свой повседневный костюм, Дорж вышел на улицу. Солнце уже село за горы — наступил вечер. Батмунх отнял у него изрядно времени, и теперь Дорж жалел об этом. Он едва успел на последний рейсовый автобус, курсировавший между шахтой и поселком, и когда вошел в квартиру, находившуюся на верхнем этаже недавно построенного двухэтажного дома, навстречу ему вышла мать.

— Что так поздно, сынок? — встревоженно спросила она. Эта маленькая сорокалетняя женщина со следами незаурядной красоты на смуглом, преждевременно состарившемся лице, с поседевшими прядями волос на висках беспредельно любила своего сына и, заждавшись, теперь кинулась к нему, словно он возвратился из дальних странствий, а не с работы.

Кого не согреет материнская ласка! Даже взрослый сын, совсем мужчина, для матери продолжает оставаться ребенком. Вот и сейчас мать поспешно накрыла на стол, подала горячий чай, принесла еду. Выпив чашку чая, Дорж принялся есть, рассеянно скользя взглядом по комнате. Вдоль стен стояли две железные кровати, накрытые хлопчатобумажными покрывалами. Подле одной из них примостился длинный деревянный сундук, на нем — большое зеркало, местами изрядно потускневшее, на стенах фотографии. Над кроватью Доржа в деревянной рамочке висит фотография выпускников его класса. Под ней цифры: тысяча девятьсот сорок восьмой — тысяча девятьсот пятьдесят восьмой годы. Закончив ужин, Дорж вытер разгоряченное лицо полотенцем и молча уселся на кровать.

— Сынок, у тебя начальник Бадрангуй? — спросила мать.

— Да, мама. Я говорил тебе об этом уже не раз.

— Верно, говорил. Что-то с памятью у меня сделалось — все забываю. Ты не сердись. Как подумаю, что ты под землей работаешь, страх берет — опасно там, сынок, ты побереги себя!

— Ладно, мама, — успокоил ее Дорж, а про себя подумал: «Вот твердишь ты, мама, мне каждый день одно и то же. Но ведь когда работаешь, о себе забываешь. И зачем беспокоиться, ничего со мной не случится!»