Свет души - страница 30

— Поработаете сперва так, как начали. Вам надо освоиться в шахте, попривыкнуть немного. Добыча угля — дело не простое. Ну, пошли, нам предстоит сегодня добыть еще шестьдесят вагонеток угля.

Рабочие зажгли фонари и стали спускаться в шахту. Дым еще не совсем рассеялся. Даланбаяр пригнал первую вагонетку, и Бадрангуй принялся ее разгружать. Он работал молча, ни разу не взглянув на Даланбаяра. Бадрангуй вдруг почувствовал себя ужасно одиноким. Даланбаяр, которого он считал другом, все время старался ему напомнить о том, чего он сам вспоминать не хотел. «Чужие люди намного лучше таких друзей», — подумал он, припоминая соседку, угостившую их молоком. Как жаль, что матери нет в живых! Перед ним промелькнуло его детство, когда он босоногим мальчишкой пас скот на берегу реки Зуйлийн Чулут-Гол.

«А теперь я уже взрослый, и многое в моей жизни изменилось. Как хочется стать настоящим шахтером! Да ведь и у Даланбаяра было трудное детство, разница между нами лишь в том, что ему не пришлось батрачить. Но он, как и я, — сирота. Мать у него умерла, отец куда-то пропал. Только характер у Даланбаяра трудный, уж очень он вредный и задиристый», — с сожалением думал Бадрангуй. А ведь они могли бы стать верными, надежными друзьями.

Закончив погрузку, Бадрангуй с удивлением отметил про себя, что серая лошадь сделалась черной от угольной пыли. Если бы рассказать об этом в худоне, ни за что не поверили бы. Вот китайцы запрягают лошадей в повозки; он видел в городе, как в одну повозку набилось множество народу, бедняга лошадка никак не могла сдвинуться с места, а кучер настегивал ее кнутом. Монголы же прирожденные всадники. В этих местах лошади более крупные, чем на родине Бадрангуя. Могучая грудь, длинные ноги. На такой можно всю степь одним махом обскакать.

— Ну-ну, пошевеливайся! — послышался голос Даланбаяра, а вскоре показалась и лошадь.

— Ты чего разорался? — вступился за лошадь Бадрангуй. — Плохо идет — значит, устала. Лошадь — существо бессловесное, бесхитростное, есть силы — работает, нет — значит, не может. Не умеет бедняга сказать, что устала.

— Так-то оно так, — согласился Даланбаяр. — Но не могу же я сам вместо нее в тележку впрячься! И когда только смена кончится? Бросили нас тут одних. А случись какая-нибудь беда, никто и не узнает!

— Не скули! Вот догорят свечи, и смена кончится. Уже совсем немного осталось.

Спокойствие и рассудительность приятеля благотворно подействовали на Даланбаяра — теперь он уже добродушно понукал усталую лошадь, но она по-прежнему стояла на месте. Работавшие на погрузке шахтеры, заждавшись Даланбаяра, решили узнать, в чем дело.

— Что случилось? Почему не едешь за углем?

— Лошадь, видать, до смерти устала, никак не хочет идти.

Подбежал десятник.

— Да это тот же самый конь, который в утреннюю смену работал. Вечером должны были дать другого, значит, перепутали. Кончай, ребята, работа дальше не пойдет.

— Правильно, — поддакнул Даланбаяр, — животное пожалеть надо.

Удивился Бадрангуй — с каких это пор Даланбаяр стал таким сердобольным?

— Не забудьте, что завтра на работу к восьми, — напомнил десятник, прощаясь.

Стояла прекрасная летняя ночь. Высоко в небе загадочно подмигивали звезды, нежный ветерок ласково гладил лицо.

— Приедем домой и сразу спать! — предложил Даланбаяр, — с ужином провозишься до утра.

— Надо есть, а то обессилеешь, как та лошадь в шахте, — возразил Бадрангуй.

— Один раз можно и попоститься. А лошадь мне завтра дадут другую.

— Тебе надо было сразу сказать десятнику, что лошадь едва ноги переставляет. В другой раз напоминай, чтобы не забывали менять, — посоветовал Бадрангуй, задумчиво разглядывая усеянное звездами небо.

Дорж лежал с закрытыми глазами. Внутри все болело, в ушах стоял несмолкаемый звон. И даже тогда, когда боль ненадолго отпускала его, облегчения он не испытывал. Сознание, что он попал в беду по собственной вине, не давало покоя. «Случилось непоправимое, — думал он, — нечего и мечтать о том, чтобы выбраться из забоя. Не зря говорится — подбросишь над собой камень, он тебе же на голову и упадет. А если и выкарабкаюсь чудом, как я посмею взглянуть в лицо товарищам?» И чтобы отвлечься от этих горьких дум, он возвращался к прошлому.