Свет мой - страница 4

— Смотри… какой добрый… — Федька Драндулет тут как тут, что сорока. Никогда он не пропустит ни свадьбы, ни похорон, никакого другого события в деревне. — Ну ты загнул, — презрительно гнусавил Федька. — Двести пятьдесять лет! Загнул и — не разогнуть в кузне. Еще б ломом подпоясался… тогда бы поверил… Придумал тоже… метаморфозу какую-то… Хреновина эта твоя роза в морозе, хреновина на постном масле! Понял?!

Драндулет с утра «под мухой». Ему за тридцать. Бородой всю грудь затуманил и волосы отпустил до плеч: не поймешь, то ли в попа играет (но тут, как говорят, ума не хватает), то ли так уж по нынешней непонятной моде… Большеголов, телом не хил, но нет в нем достоинства, упора… В глазах — мутность, вода ржавая, и весь он какой-то мятый-перемятый, жеваный-изжеваный, вчерашний… стираный-перестиранный, выжим… ни кола у него, ни двора, ни семьи, ни дела в руках… Так… шатай-болтай. Даже имени не нажил. Драндулет и — все.

Федька сбил кожаную кепочку на глаза, сплюнул под ноги:

— Что ты понимаешь в этом деле, гинеколог кобылий? Тут профессора из Москвы мозги свои на триста восемьдесят вольт включали и то — темнит где-то… А ты с поганой образиной в храм науки лезешь. Шел бы лучше к быкам своим — хвосты крутить. — Драндулет прищуривал желтый совиный глаз.

Ветеринар и глазом не моргнул, и ухом не повел — не удостоил Драндулета ни словом, ни взглядом, будто там, где он стоял, — пустое место.

— А ты чего? — обращался тогда Драндулет к Андрюше. — Кролик, че ли? Мышка подопытная? Лягуха-квакуха? Неужто это человек?! — Палец Драндулета штыком направлен на ветеринара. — Ему б только сливки снять, шерсть — с овцы… Эх, Андрюха! Пошли-ка со мной — угощаю! Выпьем водочки, поговорим… Вот это будет научный эксперимент! Пошли…

Драндулет еще долго куражился, выпендривался… такой человек этот Федька. И не поймешь — то ли ушибленный жизнью, то ли обойденный ею…

Измаялся от ожидания гостей Андрюша. Ходил-ходил и прикорнул на старой ольховой колоде во дворе. Проснулся — в постели. «Уйду за реку-у! Дорогу моряку-у!» — бесшабашно кричал петух за окном. Андрюша оделся. Все в доме спали. У дверей комнаты Нины Андрюша остановился и попытался тихонько приоткрыть их, пройти и посмотреть на спящих гостей: тут должны ночевать они. «Не-е трон-нь», — противным сонным голосом заскрипела дверь. Андрюша оставил ее в покое и вышел на крылечко.

Легкая розовая заря застенчиво поднималась над лесом. Было прохладно, тихо. Из-под крыльца вышел кот Наполеон и положил к ногам Андрюши полуживую мышь. «Спасибо», — засмеялся Андрюша и выбросил ее в огород. Кот фыркнул и полез на чердак. За спиной Андрюши кто-то засопел. Андрюша обернулся: перед ним стоял мальчик лет пяти, очень чистенький, розовенький, кудрявенький… то ли на поросеночка походил, то ли на барашка.

— Тебя как звать? — бесцеремонно ткнул мальчик пальцем в его живот.

— Андрюшей…

— Ты? Андрюша?! — Он выставил ногу, точно собирался напасть на Андрюшу. — Ха-ха-ха! Черт ты! Лысый черт! — засмеялся мальчик и спрыгнул с крыльца. — Леший! Леший! Домовой! — дразнился и прыскал смехом мальчик.

Андрюша хотел обидеться, но мальчик в такой замечательной матроске, золотокудрый, смешливый… нравился ему. Все же этот мальчик — гость.

— Я с луны упал, — сказал Андрюша тихо и таинственно.

— Отку-уда-а?! — в изумлении мальчик перестал скакать.

— Не с верблюда. С луны, — твердо повторил Андрюша и показал на лопухи у огорода. — Сюда шлепнулся.

— Не разбился? — рот у мальчика от удивления не закрывался.

— А я на одуване приземлился, — не моргнул и глазом Андрюша.

— На каком таком одуване? — мальчик смотрел на Андрюшу дружелюбно и с уважением.

— На большом одуване, как на парашюте Там, на луне, — махнул он рукой в небо, — вот такие одуванчики растут! Большие. Сорвешь и — лети куда надо.

— А где твой парашют? — хитро прищурился мальчик.

— На чердаке, — невозмутимо врал Андрюша.

— Здесь? — побежал мальчик к лестнице. — Полезем? — от волнения его уши порозовели.

— Нельзя, — как бы угнетенно вздохнул Андрюша. — Кот Наполеон сторожит, серди…

«Мяу-у!» — душераздирающе раздалось над ними. Кот Наполеон — взъерошенный, в саже и пухе, с глазами, полными зеленого страха, — одним махом взлетел на самый верх крыши…