Свет всему свету - страница 11
— Бог даст, пронесет их, — успокаивал он жену и дочь.
Но за полночь осатанело забарабанили в дверь.
— Отец, никого не пускай, — умоляла перепуганная дочь.
А как не открыть: разнесут ведь. Трясущимися руками Василе снял запор, и с улицы пахнуло холодом и винным перегаром. В комнату ввалилась ватага эсэсовцев. Они сразу облепили горячую печь.
— Мильх, шпек, айер!..[16] — наперебой требовали ночные гости.
Ели и пили, громко перебраниваясь. Чем больше всматривался Василе в озлобленные лица незваных гостей, тем сильнее одолевал его страх.
После ужина гогочущие эсэсовцы стали приставать к дочери. Мать-старуха бросилась к насильникам, истошно крича и царапаясь. Ее грубо оттолкнули.
— Не трожь хозяйку, домине официр![17] — закричал Василе.
Рассмеявшись, эсэсовец ударил старика в лицо, тот сплюнул кровь. Женщины и дети кинулись было за дверь, но часовые никого не выпустили.
На рассвете гитлеровцы выволокли старика на улицу и затолкали в хлев. Из дому поминутно доносились вопли женщин и детей. Василе в изнеможении свалился на сырой земляной пол. За что только бог наслал это иродово племя!
Он не знал, сколько прошло времени, как вдруг с улицы донеслись частые выстрелы, послышались крики немцев. Василе почувствовал запах гари и, увидев сквозь щели языки пламени, в ужасе заметался в горящем хлеву. Он уже терял сознание, когда распахнулась дверь.
— Русеште солдат, русеште солдат! — воскликнул он запаленным голосом, бросаясь к дому, охваченному пламенем. И вдруг застыл в немом оцепенении: во дворе скучились плачущие перепуганные дети, ничком на земле лежала израненная жена, рядом с ней обесчещенная дочь, его певунья и красавица.
— Родные мои... — упал он на колени.
— Отец, зачем не умерла я... — простонала, всхлипывая, дочь.
Русские солдаты вытаскивали из огня домашний скарб.
К рассвету распогодилось. Выведенный в резерв взвод Якорева остался в селе. Разведчики сочувственно смотрели на стариков и женщин, что сейчас столпились у пепелища. Странно, к ним не было ни вражды, ни ненависти.
— Ох, горе, горе! — всхлипывал старый крестьянин. — Легче умереть...
— Не убивайся, отец, еще построишься; скажи спасибо, семья цела, — успокаивал Максим. — Серьга, переведи, — кивнул он Валимовскому.
Василе внимательно выслушал переводчика, с сомнением покачал головой.
— Построиться... Где леи взять? Да и боярин не разрешит. Он всему хозяин, да еще официр...
Как выяснилось, добрая половина земли в округе принадлежит боярину. Сколько людей он отправил в тюрьму, сколько разорил. Не умолчали крестьяне и про ночную клятву в боярском особняке.
— Теперь конец вашему боярину, сами хозяйничать будете.
— О, буна, буна! — зашумели крестьяне, выслушав переводчика. — Только силен наш боярин, — закачали они головами.
— У народа сил больше, — доказывал Максим. — Чего ему гнуть спину перед насильниками? Нравится — учись у русских, счастлив будешь. Нет — по-своему жизнь устраивай.
К Якореву протискался местный примарь и стал расспрашивать, кому он должен передать свои обязанности.
— Об этом их спроси, — указал сержант на крестьян. — А мы своей власти не устанавливаем: наше дело — фашистов бить!
— Но где жить? — в отчаянии твердил Савулеску.
— Не надо убиваться, старик, хочешь, поможем построить дом? — спросил Якорев.
Василе ничего не понимал. Какой дом?
— Вот возьмемся всей ротой и поставим тебе дом. Поставим, товарищи? — обернулся он к разведчикам. — Пусть помнит Советскую Армию!
— О, мульцумеск, мульцумеск![18] — прижимая руки к сердцу, растроганно благодарил крестьянин. — Только где же лес взять?
— Лесу много вокруг, сам видел, — выскочил Зубец. — Есть и сруб готовый.
— То ж боярский, разве можно?
— Боярский всегда можно, — отозвался разведчик. — Боярин и после того у всех в долгу останется.
Бойцы немедля приступили к делу. Им помогали крестьяне, среди которых сыскались плотники, и работа закипела вовсю.
«Боже, как все меняется!» — глядя на односельчан, дивился Савулеску. Еще вчера, трепеща перед боярином, они клялись не помогать русским, беречь все боярское, а сегодня вместе с ними возводят ему, Савулеску, дом из боярского леса. Конечно, не все такие смелые. Многих не видно вовсе. Даже вон его жена только и твердит с перепугу: «Ох, что же будет, что будет?»