Свет за облаками - страница 21

– Знать, «как», – это уже очень много, братья и сёстры! Возможно, со временем наука сможет ответить и на вопрос: почему и для чего существует этот мир? Всё ещё впереди.

– Вряд ли ей это под силу, – усомнился Адамис. – Даже если она сможет расчленить весь мир на кусочки!

– Вы ещё слишком неопытны и наивны, чтобы узреть всё величие науки, – подняв свой перст к небу, произнёс Проповедник. – Но ничего, у вас ещё всё впереди. Поверьте мне, братья и сёстры, когда-нибудь, когда вы устанете от ощущения неопределённости и непредсказуемости этого мира, вы сами обратите свои взоры к науке и другим формам культуры. Всё это только лишь вопрос времени. – Сказав это, он погрузился в какие-то свои мысли, словно и вовсе забыв об их присутствии.

Адамис с Иветтой постояли немного, ожидая продолжения речи, но поняв, что ничего не дождутся, тихонько ушли с поляны, где возвышалась Кафедра со стоящим на ней странным существом в длиннополой чёрной одежде. Мир вновь засверкал для них своими красками, и влюблённые на время забыли о существовании чёрного цвета.

Однажды Иветта ни с того ни с сего завела необычный разговор.

– Скажи, Адамис, я красивая? – спросила она.

Прежде чем ответить на её вопрос, Адамис внимательно оглядел свою возлюбленную. Она предстала пред ним, наряженная в какие-то чудны́е тряпки, очевидно, купленные без него у Лавочницы. Тряпки эти были на редкость непрактичные – все в разрезах, полупрозрачные и едва прикрывающие тело Иветты, – так что вряд ли были способны защитить от холода. Зачем она только их на себя напялила? А лицо его любимой было раскрашено почти так же, как у Лавочницы. Неестественно алые губы, подведённые чем-то чёрным глаза – всё это вызывало отвращение и брезгливость, и Адамису захотелось заставить Иветту тотчас же смыть с себя всю эту гадость. Но он сдержал себя, понимая, что она не просто так всё это с собой сделала, и он смертельно обидит её, если критически отзовётся о её перевоплощении.

– Конечно, ты красивая, Иветта, почему ты об этом спрашиваешь? – Адамис покраснел и отвёл глаза. Наряд Иветты начал странным образом действовать на него – в душе, несмотря на брезгливость, вновь начал загораться огонь телесной страсти. Ему стало стыдно и неприятно от того, что он вновь видит в Иветте одну только плоть.

– Отчего же ты тогда не хочешь смотреть на меня? Неужели я тебе противна? – заметив странную реакцию возлюбленного, допытывалась Иветта.

– Для меня ты самая красивая женщина в этом мире! – честно ответил он, в очередной раз справившись с желанием.

– Да я ведь в этом мире одна-единственная женщина и есть! В этом-то и заключается проблема. Откуда ты знаешь, что я красивая, если тебе не с кем меня сравнить? – почти закричала Иветта.

– Ну, я просто знаю и всё. Я ведь люблю тебя, Иветта!

– Вот именно! Ты меня любишь, а значит необъективен.

– Что же ты тогда от меня хочешь? – Адамис непонимающе уставился на подругу.

– Да я и сама не знаю! – плаксиво-раздражённым голосом ответила она и отвернулась.

В последнее время Иветта всё чаще стала обращать внимание на своё тело. Горец говорил, что тело надо изучать так же, как и душу, что это такое же самопознание, а значит в этом ничего плохого нет. С того раза, когда влюблённые впервые познали свои тела, у них больше не было телесной близости. Адамис почему-то не хотел повторения этого опыта, а Иветта не настаивала, но в душе мучилась от сомнений и противоречивых чувств. Ей казалось, что всё дело в ней – что она недостаточно хороша для Адамиса. Порой, когда он не видел её, она подолгу изучала собственное тело и даже купила у Лавочницы зеркало, чтобы можно было рассмотреть себя со стороны. От изучения тела в ней зародилось стремление быть желанной и привлекательной для Адамиса. Но как этого достичь, она не знала. По совету Лавочницы Иветта надела не себя эту неудобную одежду и размалевала лицо, но, похоже, всё это не впечатлило Адамиса. Он по-прежнему избегает телесных контактов с ней. Неужели она совсем ему не нравится? Или он просто стыдится своих чувств к ней? Но как бы всё-таки узнать про себя правду?