Светлые города (Лирическая повесть) - страница 46

стр.

— Не знаю, как рассказать… А ты беспокоился?

— Кажется, беспокоился. Погоди-ка… Это было осенью прошлого года. Я беспокоился… А что?


3

…И в этой комнате своя ночная жизнь (не только в той, где Петр Ильич). Но здесь человек спит крепко. Он молод и здоров. У него нет прошлого, ему не на что оглянуться. Он не спрашивает себя: «Как быть?» Утро приходит, он просыпается и живет.

А ночью комната переполнена его спокойным, ровным дыханием. Все вокруг погружено в сон. В крепкий сон.

Клин ночного сияющего света ложится на пол от балконной двери. Вике не надо задергивать шторы, чтобы спать. Раскроет глаза — светлое небо над крышами. Привычное. Точно такое, как в Ленинграде, где она родилась и выросла.

Дышит Викино платье, небрежно кинутое на стул. Похрапывает отцовская шляпа на письменном столе. То поднимаются, то опускаются ее поля. Неприметно. Совсем неприметно для глаза человека.

И вдруг Вика просыпается, глядит, задумавшись, в белую тьму… Руки — под головой.

Все кругом проснулось вместе с проснувшейся Викой. Не слышно больше ее сонного дыхания. Не приподнимается простыня под байковым одеялом. II, разумеется, сразу перестала похрапывать отцовская шляпа на письменном столе.


Как бы я рассказала ему о Саянах, если бы привыкла с ним разговаривать? Если бы нисколько его не стеснялась? А вот…

…Вот как все это было.

Мы разбили палатки около озера. К середине ночи щели в палатке становились серыми, а потом — голубыми. Я купалась в озере. Оно было сильно холодное. Сводило ноги.

Небо в том месте заканчивается горами. Горы темные, лысые: их отшлифовали дожди и ветра. А может, море?.. Горы — древние. Я знаю это потому, что географ.

У берегов плавали утки. Паслись лошади. Жевали что-то мягкими губами, повертывали набок длинные головы, как будто прислушивались, вкусная ли трава.

— Дягичев и Глаголева, поедете верхами, к хребтам, — сказал начальник группы.

Но мы не успели отъехать и сорока километров, как Дягичев упал с коня и сильно зашибся: понесла лошадь. Разъелась, дура, и одичала.

Стали думать — как быть. Решили: оставить Дяги-чева в селении, а дальше поехать вдвоем — мне и рабочему.

Рано утром мы двинулись в дорогу.

У нас было две лошади. Одна из них кобылка. А у нее малюсенький жеребенок. Ножки у него тонкие. Но бежал он порядочно, не отставал.

Лошади везли нашу кладь: хлеб, сахар, консервы и теодолит. (Я должна была сделать описание местности для уточнения старых карт. Это и было нашим заданием.)

Чтобы ехать вперед, мы прорубали себе в лесу дорогу. Тут и там была гарь лесная, пожженные деревья. Наш жеребенок зашиб переднюю ногу, и пришлось его привязать к матери. Дальше он не хотел идти.

На дворе был август, по-тамошнему — осень. От сильных дождей начались разливы рек. Где можно, мы спешивались, чтоб легче было лошадям. А дождь все лил, лил…

Мы останавливались, снимали с лошади теодолит.

И вдруг я упала — зацепилась о поваленный ствол и сломала зуб.

Утром тайга проснулась вся в росах. Большие капли на ветках и в траве.

Жеребенок хромал. Старик рабочий пел песни, а дождь лил, лил…

Все полноводней лесные реки, через которые нам переправляться вброд. И вот случилось горе: оторвало рюкзак, где еда, его унесло течением.

Все пропало — сахар и соль. Только табак и спички в кар-мане у старика рабочего.

Как быть?!

Мы ели грибы и ягоды.

Проводник говорит:

— Надоть, значит, убить жеребеночка. Все равно, гляти, пропадет. Все ноги пообивал.

Но я убивать не желала. И потом, жеребенок — казенный. Могут привлечь к ответу: убила государственное добро.

Я сказала:

— Нет. Убивать я не разрешаю. Я здесь географ. И старшая.

Ночью мы развели костер. Брюки — мокрые, куртка — влажная. Выбитый зуб ‘режет нижнюю губу.

Я спросила рабочего:

— Дядя, а мы, делом, не заблудились?

А он прикинулся, что туговат на ухо.

Дождь прошел. На ветках — белки. Я видела их рыжие хвосты, их ушки…

Издали, в глубине леса, слышались шорохи. Между стволов мелькали ланки. Их нельзя убить. Они взлетают от хруста сучка.

Вечером я спросила:

— Дядя, что делать будем?

А он:

— Убивать жеребенка.

Три дня без хлеба, без стоящей еды… Все ягоды, ягоды…