Светлый берег радости - страница 58

Борис появился на следующий день к вечеру. Я весь день читала книгу по интерьеру, обнаружила, что совершила по незнанию много ошибок. Но все-таки этот мой первый блин, учитывая впечатление окружающих, явно не был комом, значит, можно считать, что справилась. У меня зародилась мысль, что неплохо было бы отметить первый успех, вчерашний банкет не в счет, это был не мой праздник и к тому же сильно подпорченный трагедией. Может, предложить Борису пойти в какой-нибудь ресторан с экзотической кухней? Я ожидала его прихода с нетерпением, словно школьница, которой обещали поход в кино, но, открыв ему дверь и поглядев в его серьезное, даже печальное лицо, поняла, что зря ждала и надеялась. По тому, что он отказался есть, а остался стоять, подпирая косяк кухонной двери, я поняла, что сейчас услышу что-то неприятное.

— Ася, так это все правда? Трудно поверить!

Я вздохнула с облегчением.

— Понимаю, как тебе все это неприятно слышать, и не обижаюсь, что ты не поверил мне сразу, но это правда, она угрожала мне…

Он перебил меня нетерпеливо:

— Я спрашиваю про магнитофон. Мне показалось, что я ослышалась.

— Что? Что ты сказал?

— Не притворяйся, ты все прекрасно слышала! Ты действительно повсюду носишь с собой магнитофон и все записываешь? Зачем тебе эти записи, для шантажа? Или они нужны не тебе, а кому-то другому?

Теперь я поняла, почему Пестов вчера так заинтересовался магнитофоном, мне и в голову не приходило, что моя маленькая уловка во спасение собственной шкуры получит такое продолжение и будет так дурно истолкована. Впрочем, чему тут удивляться, верно говорят: на воре шапка горит. Ишь, как все забеспокоились.

— Почему тебя это так волнует? Разве ты делился со мной какими-нибудь тайнами? Чем, интересно, я могла бы тебя шантажировать?

— Речь не обо мне. Нора человек нервный, может сболтнуть какую-нибудь чушь не подумав, но это все не всерьез.

— Значит, Нора, говоришь? — И я засмеялась.

— Не вижу ничего смешного. Если такая запись существует, отдай ее мне. Норе сейчас и без того нелегко.

— Почему же не смешно? Очень даже смешно, Боренька! Ты видишь перед собой женщину глупую до неприличия. Ты только представь себе, я ведь вообразила, что ты, хоть и с опозданием, забеспокоился обо мне, ну разве это не смешно? Просто до слез! Но у тебя в мыслях одна Нора, больше ни для кого места нет.

— Ася! Я пришел поговорить с тобой о деле, понимаешь, о деле. Не о наших с тобой отношениях, о них мы поговорим потом, в следующий раз. Так что ревность твоя не уместна, если это, конечно, ревность, не уловка, чтобы увести разговор в сторону.

— Конечно, это не ревность, ревность подразумевает любовь, а где она? Где? Нету! Никогда не было и никогда уже не будет! И уж разумеется, не будет никакого следующего раза, я не книга, которую можно отложить в сторонку, чтобы дочитать, когда появится свободное время и охота. Да, чуть не забыла. Что касается магнитофона, записей, шантажа и прочей шпионской дребедени. Мата Хари плохо кончила, я отнюдь не стремлюсь пойти по ее стопам, ты гоняешься за химерами, мне жаль тебя!

— Это не ответ, но чувствую, что другого сейчас не получу, ты напрасно так горячишься, да еще на пустом месте. Нора пусть и бывшая, но все-таки моя родственница, я должен о ней позаботиться, она сейчас совсем одна. Я жалею, что сказал тебе о том, что у нас с ней когда-то было, все это в прошлом и не повторится никогда. Ты должна мне верить. Тебе совершенно не о чем волноваться, понимаешь?

— О, какой же ты все-таки дурак, глиняный Адам! По твоим словам выходит, что волноваться нужно только о постели. Сама по себе постель еще не соединяет, ведь не соединила же она нас. Не о чем мне, видите ли, волноваться! Что ж, иди, заботься о Норе, она ведь одна, а вокруг меня дюжина заботливых друзей и родственников.

Он посмотрел на меня хмуро:

— О чем ты? К чему эти жалостливые слова? У тебя ведь все нормально, ничего не случилось?

— Ты прав, кажется, я и вправду жалею себя, а это последнее дело. И не случилось у меня ничего, все у меня прекрасно, лучше и быть не может. Ну ладно, все, поговорили и хватит. Иди, Борис, я устала.