Светлый оттенок тьмы - страница 7

— Чего ты хочешь? — опомнился Орест.

Существо склонило голову и стало приближаться — медленно, мелкими шажками. Поравнявшись со ступнёй Сурьи, оно затряслось и несмело подняло глаза вверх, затем зажмурилось. В воздухе разлилось зловоние страха. Существо разжало ладонь, и на сапог княжича упало золотое ожерелье.

— Он что — сватается к тебе? — Орест зашёлся негромким смехом, — может, он решил, что ты — девица?

Однако Сурья пропустил шуточку мимо ушей. Он, не отрываясь, смотрел на существо. Нечисть дрожала, а прямо под ней расплывалась лужица.

— Почему ты боишься? — спросил Сурья, — мы пришли с миром.

— Ну, так уходите!

Из воды высунулась голова — жуткие глаза-дыры с крошечными стебельками извивающихся зрачков. Над крошечными губками-прорезями торчали усики.

— Вот дьявол! — воскликнул Орест, — только не говори, что ты…

— Уводи своего брата отсюда, — сказала Голубушка, — и больше не приходи.

— Это уж точно.

— С чего ты так взъелась на меня? — спросил Сурья.

— Тебе дали откуп, так убирайся.

— Откуп?

— Да, чтоб нога твоя впредь сюда не ступала. Бери, да отпусти несчастного щекотуна, пока он не издох со страху.

— Но мне не надо, — Сурья поднял ожерелье кончиком сапога, — хочешь, оставь себе.

— Если не возьмёшь, они его сожрут.

— Кто?

— Остальные щекотуны. Ему поручили откупиться. Если станешь мешкать — им придётся уйти. А он поплатится за неудачу.

— Но почему? Я ведь никого не трогал.

— Ты нехороший, — снова сказала Голубушка.

— Эй, кончай заливать, — вмешался Орест, — он мой брат, хоть и выглядит, как человек. И если будете продолжать в том же духе, я вам всем головы поотрываю.

— Он не человек, — буркнула Голубушка и скрылась под водой.

Сурья задумчиво подбросил ожерелье на ладони и сунул в карман кафтана.

— Считай, откупился, — сказал он щекотуну.

Лицо нечисти озарилось довольной улыбкой. Щекотун довольно быстро скрылся в своём ивовом убежище, и вскоре из-под зелёных прутьев на братьев уставились сотни внимательных глаз.

— Что здесь творится? — ошарашено спросил Орест.

— Тебе лучше знать. Ты у нас ходок.

— Я ещё не видел, чтоб они так себя вели, — Орест задумчиво почесал подбородок, затем нахмурился и стал фертом, — а тебе снова удалось отвертеться.

— Нет, уж дудки — мне твоё бабьё не по вкусу.

— А какое по вкусу?

— Не знаю. Увижу — скажу.

— А знаешь что? — Орест хлопнул себя по лбу, — я, кажется, понял. Может, тебе человеческие бабы нравятся?

— Я из людей только маму видел. И пару старых толстых торговок.

— Найдём стройных и молодых.

— Где?

— Там, где их много, — подмигнул Орест, взбираясь на ядокрыла, — летим?

— А сколько шкур с нас спустит отец?

— Что-нибудь да останется.

Сурья тяжело вздохнул, глядя, как Орест самоуверенно взлетает в небо, даже не обернувшись. Знает, дьявол синеглазый, что брат последует за ним. Что ж ему ещё оставалось? Разве что остаться в этой смердящей заводи и гадать, почему он такой «нехороший». Видно, клыками не вышел, ведь у него их попросту нет. Однако желание думать о странностях водяной нечисти так и не пришло. Поэтому Сурья вскочил на Ярона и последовал за братом.

Они перелетели через Горы и опустились недалеко у подножья — там, где клубился густой туман, скрывающий их серые склоны от взоров людей. Неподалёку начинался лес, и слышно было, как ухают совы.

— И что теперь? — спросил Сурья.

— Теперь мы оставим ядокрылов и пойдём пешком. Или ты хочешь распугать всю округу?

— Скорее, она разбежится от твоей синей рожи.

— Можешь не беспокоиться — меня никто не увидит.

— Говоришь, будто не раз так делал.

— Ты сомневаешься? — Орест широко улыбнулся.

Сурья покачал головой. Брат был бесшабашен, но всё ж, в глубине души, тлел лёгкий уголёк зависти. Он не мог вот так вот запросто, наплевав на строгий наказ отца, вершить, что ему вздумается. И всякий раз выходить сухим из воды.

Братья позволили ядокрылам разорить кубло гадюк, найденное неподалёку. Едва последний гадёныш исчез в прожорливом клюве, они привязали скакунов к стволам сосен — самым толстым, какие удалось найти, и отправились в лес.

Зверьё бросилось врассыпную, заслышав тяжёлую поступь владыки. Птицы смолкли и забились в дупла.