Свидетель канона - страница 46

Утерев лоб, сеньор Христофор отступил на полшага. Храмовник махнул своим, и те разом пропали в зеленой пене, как привиделись, и только круглые отпечатки кованых доспешных башмаков на фальшивом песчаном золоте свидетельствовали, что сеньор Христофор привезет Испании не подарок, а вызов.

Вызов к завоеванию рая.

– Но зачем нам непременно завоевывать рай? Мы же искали торговые пути, и вот обрели искомое. Что мешает просто торговать с найденной землей… Как там ее называют… Новый Сион?

– Пять Приоратов, – мореход поклонился. – Все мои люди, ваше величество, именуют посещенные нами острова не иначе, как рай. Осмелюсь утверждать перед лицом Господа: если мы не завоюем рай, по меньшей мере, не соблазним наши народы богатствами тамплиеров, завладевших райскими садами богопротивно и противоправно… Наши люди попросту сбегут в рай.

– Да что же там такого хорошего? Орденское государство, конечно, достойный противник. Но, судя по их доспеху, там либо нехватка железа, либо давно исчезла нужда в хорошей броне. Кольчуги, ботинки с округлыми носами, что не вставить в стремя. У них нет лошадей?

– Зато у них много иных диковин, ваше величество. Так, мы все своими глазами наблюдали летучего змея, на языке Заморья именуемого "кетцаль".

Кетцаля выкатили на подготовку с рассветом. Гурона разбудил сам патер Карл. Отстранив заплаканную мать, патер спросил умывающегося мальчишку:

– Сколько ты весишь?

– Полста ровно, – мальчик подобрался.

– Сколько тебе полных лет?

– Четырнадцать.

– Хочешь ли ты послужить Ордену, Гурон, сын Франциска?

– Перед ликом Господа! – Гурон с расстановкой перекрестился на семейный образ. – Таково мое единственное желание.

– Сегодня оно исполнится. Прощайся с матерью. Еды брать не нужно.

Подожав снаружи, патер Карл потом заглянул в хижину и сказал женщине, подошедшей под благословение:

– Дети вырастают, Клара. Он выбрал. Заботься о прочих, благо, их у тебя еще шестеро.

Клара успела умыться холодой водой и теперь улыбалась миру ровной, равнодушной улыбкой все потерявшего человека. Любой в редукции знал, зачем спрашивают вес!

Прошли через домики жителей, через широкую площадь, обсаженую деревьями, мощеную камнем. Помолились в непривычной гулкой пустоте громадного храма, где обыковенно помещалось все население редукции, а вон там, на хорах, Гурон еще вчера утром пел вместе с Кэддо… Кстати, где толстяк? Спит?

Кэддо не спал: варил на всех завтрак. Но завтрак сегодня не для Гурона.

Вес. Каждый грамм.

Гурон крепко пожал товарищу руку. Прошел через квартал мастерских, мимо высокой двойной стены школьного квартала, стража у мортирок салютовала ему "полным салютом". Знают уже…

Северные ворота выходили на летное поле. Свет еще не солнца, еще только краешка рассветого неба, прыгающий свет фонарей, очерчивали контуры новенького кетцаля, сияющего полировкой, не чета потрепанному школьному.

Непромокаемый пенал с письмом. Тощий плоский ранец с плитками чо-колотль. Квадратик в день. Сильное снадобье. Детский нож сдать. Каждый грамм. Весовой лист… Проверка тяг. Руль высоты…

Поймав чужой взгляд, Гурон обернулся.

Испанцев он рассмотрел еще в карантинном дворике, где мореходы дивились очереди желающих поселиться в редукции. А секрета здесь никакого: в редукции стариков не бросают. Они получают легкую работу, например – что-то вязать или пересчитывать, просеивать или перемывать зерно, перебирать плоды. Их кормят и даже лечат. Вот старики со всего острова и толпятся в карантинном дворике.

Правда, лекарства от старости не знал даже патер Карл. Но есть разница: помирать оставленному на перекочевке, потому что не в силах идти за племенем – или помирать среди своих и знать, что после угасания тебя погребут под звуки красивого пения, с праздничной яркостью. Словно ты не лишняя часть племени, а даже сам по себе чего-то стоишь. Хотя бы в смерти.

Но вчера осталось вчера; сейчас предводитель кастильцев изумленно разглядывал сгрудившихся на поле людей и краснокожего мальчишку, снаряжаемого для непонятного ритуала.

Мальчишка встретил взгляд спокойно, без вызова. Отвернулся и пошел вокруг лежащего большого креста из пары округлых то ли труб, то ли планок, сияющих под быстро поднимающемся солнцем.