Свидетельница - страница 14
Я провела по стриженой голове Вовы Ширяева, другой рукой обняла Таню Репину, попутно задала вопросы:
– Катя, ты читала? Проверим сегодня. Коля, покажи руки. Молодец, сделал, что я просила. Что, Юлечка, ты мне хочешь показать?
Они все еще толпились возле меня, потихоньку толкаясь и щипая друг друга, когда Юля Зуйко, приходящая, домашняя девочка, достала из своего портфеля и торжественно понесла мне свое достижение – собственноручно связанный шарф.
– Сама связала? – изумленно ахнула я. Мне действительно в диковинку такое. Сама я ни вязать, ни шить не умею.
Интернатские девочки ревниво затихли. Карина все еще держала меня за талию.
– Бабушка только показала. Это легко. – Юлино личико дружелюбно и доверчиво. У нее карие глаза, что роднит ее для меня с моей Иришкой. Мне очень симпатична Юля. – Тут нетрудно. Лицевая, изнаночная, лицевая, изнаночная.
– Молодец! – похвалила я. – У меня никогда не хватало усидчивости самой связать что-нибудь.
– Я вам к Восьмому марта обязательно свяжу такой же! – заявила Юля, и я ничего не успела ответить.
– Врешь ты все! – крикнула Карина, и лицо ее стало красным, веснушки потемнели. – Это твоя б-б-бабушка вязала, а не ты!
– Нет, я! – попыталась защититься Юля. – Я показать могу!
Карина оторвалась от меня, схватила шарф и швырнула в Юлю.
– Бешеная! – возмущенно воскликнула Юля, поднимая шарф.
Образумить Грошеву мне не удалось, она уже не видела меня. Она вцепилась в Юлю как клещ. В глазах – ярость, даже ненависть.
Юля завизжала. Ширяев и Скворцов бросились к дерущимся, но они мне только мешали. Я прыгала вокруг детей и кудахтала, как клушка.
– Карина! – крикнула я. – Прекрати сейчас же!
– Мама! – отчаянно завопила Юля, закрывая расцарапанное лицо.
Мальчикам удалось схватить Карину и даже оттащить ее от жертвы, но и им досталось. Грошева вертелась волчком, при этом шустро орудовала кулаками и локтями. Она била куда попало. В такие минуты мне кажется, что маленькая Грошева обладает силой взрослого мужчины. Но это всего лишь поведение затравленного зверька. Она кусает, царапает и пинает одновременно.
– Девочки, зовите медсестру, – приказала я, и Таня Репина сорвалась с места. За ней устремилась Катя.
– Ширяев! Скворцов! – выкрикнула я. – Да отойдите же вы оба!
Ширяев разозлился и от этого начал браниться:
– Дура! Шалава! Шлюха! П…да!
Весь запас своего мата Вова охотно вывалил на Карину. Мой невнушительный голос утонул в криках 2-го «Б».
Красная, растрепанная, с перекошенным лицом, Карина вдруг бросила в лицо горько ревущей Юльки:
– Зови, зови свою мать! Не н-нужна ты ей! Твоя мать – б…ь!
Юлины глаза на миг распахнулись, и в следующее мгновение плач перешел в рыдания.
На пороге выросла школьная медсестра Зинаида Карповна – и вовремя. Грошева уже лежала на полу, задыхаясь от рыданий, и билась головой об пол, сучила ногами.
– Ну, ну, моя милая, – приговаривала Зинаида Карповна, решительно направляясь в сторону Карины. Истерика внезапно прекратилась. Грошева сдулась, как проколотый шарик. Зинаида Карповна легко подняла девочку и понесла на руках, прижимая к груди, как трехлетнего ребенка. Грошева на руках медсестры – обмякшая и бессильная, как тряпочная кукла.
Еще минут десять от урока ушло на то, чтобы успокоить рыдающую Юльку. Чистенькая, ухоженная, ласковая Юлька вздрагивала всем телом, икая от слез. От нее пахло мылом и корицей.
Я погладила ее по спине и пробормотала что-то утешительное. Мысли мои были о пропавшем уроке. Только бы на шум не явилась завуч. В интернате за глаза ее называли только по фамилии. Кондратьева – очень суровая женщина. Хотя я лично пока с ней не сталкивалась.
– Не слушай, Юля, что эта Грошева говорит про твою маму, – вклинилась Оля Ланочкина. – Она просто завидует, что у тебя бабуля есть. У самой-то Грошевой только мать, да и та к ней не приходит.
Кое-как мне удалось усадить перевозбужденный класс – девять мальчиков и восемь девочек, девятая – в медпункте. У нас – русский язык.
Я снова не укладывалась в план урока. Больше половины детей не усвоили материал предыдущей темы, и я, дав задание двоим, с остальными начала заново.