Свидетельство - страница 25

— Ну что вы! Я из патриотизьму, господин советник, — со свистом выдохнул из себя он. — Неправильно вы меня понять изволили…

Однако, разглядев сквозь туман умиления, как-то сразу застлавший ему глаза, что молодой Новотный шарит в бумажнике среди толстой пачки сотенных, Кумич так поспешно оборвал свой протест, что даже рот забыл прикрыть. И вдруг вместо «красненькой» советник извлек из бумажника какую-то зеленую карточку, в половину ладони величиной, и сунул ее дворнику под нос.

Кумич сперва даже не понял, что это такое, а когда понял, побледнел, вскочил, хотел было что-то сказать и не мог. Вероятно, из-за «позетивных каверн» своих.

Небольшая светло-зеленая карточка была секретным членским билетом партии «Скрещенные стрелы»; имени владельца на ней не стояло — только дата выдачи — «1938 г.» да шестизначный номер.

А господин советник уже спрятал документ опять в бумажник, бумажник положил в ящик под груду пузырьков и термометров и, задвинув ящик, откинулся в подушки.

— Ну так как, «брат»? — с презрением, издевкой и надменностью не сказал, а как бы выплюнул он в лицо Кумичу и, плотно сжав рот, одними только плечами затрясся в беззвучном смехе.

Кумич поспешил убраться. По дороге, вероятно, желая уберечь хотя бы черепки своего вдребезги разбитого самолюбия, он наорал на горничную, распахнувшую перед ним дверь.

— Что это за посетитель был у вас сегодня вечером? Господин советник ничего о нем и не знает.

— Из городского управления приходили, — не моргнув глазом, отвечала Сечи, — о здоровье господина советника справлялись. А я не пустила. Потому что господин советник сегодня после обеда плохо себя чувствовали.

Понуро плелся вниз по лестнице Кумич-портняжка, так неосторожно упустивший в свое время возможность стать владельцем крупного ателье в центре города «с целым косяком мастеров и подмастерьев» и вместо этого бесславно застрявший в дворниках дома 171 по улице Аттилы. Он шел, и с каждой новой ступенькой жгучее чувство стыда стихало в нем, уступая место ярости. Когда же добрался до своей дворницкой, то готов был взорвать весь свет, включая и горничную Сечи, и симулянта советника, тайного нилашиста, и не имевшую ни одного ковра Шоош, и даже свою собственную жену. «Бросить все к черту! — думал он. — Да, именно бросить! И почему я, дурак, сразу не ухватился за предложение Шиманди! Был бы сейчас адъютантом в его отделении на улице Молнар!»

Для успокоения нервов он выпил еще.

В девять, как обычно, он пошел запирать ворота. Остановился на минуту подышать прохладным воздухом на безлюдной улице. Голова кружилась, гудела, внутри все горело — от гнева и выпитого.

Но Кумич уже принял решение. А ночь стояла темная, без единой звездочки на небе, только на углу улицы теплился тщедушный огонек стрелки-указателя, почти не видный и за десяток шагов. Какой-то человек, светя себе под ноги затененным синей бумагой карманным фонариком, перебирался через мостовую. Было тихо, лишь изредка, с набережной Дуная, доносился гул бесконечной вереницы тяжелых военных грузовиков. Да время от времени прилетал и еще какой-то другой, странный, ни на что не похожий рокот… Кумич прислушался, затаив дыхание, и на миг словно окаменел. «Перепил, видно! — подумал он, но все же снова прислушался. — Ну конечно, перепил!» Пошатываясь, он вернулся к себе под арку и запер на ключ калитку в чугунных решетчатых воротах.

И выпил еще — напоследок.

Прав ведь Шиманди. Колупаешься тут в мусорных ведрах, в то время как… Ведь это же историческое время, ох, какое историческое время!

Посапывая хронически простуженным носом, Кумич начал собираться. Не пробило еще и десяти, когда он объявился на улице Молнар.

Там, после стольких треволнений, хмельной сон быстро убаюкал его, и проснулся он, лишь когда русские орудия заговорили в полную силу.

Главный инженер Иштван Казар вернулся домой поздно. Уже под вечер в депо пригнали на ремонт еще три поврежденных паровоза. Тщетно протестовал Казар, объяснял, что в депо нет ни оборудования, ни людей для такого объема работ: комендант станции, эсэсовец, которого особенно выводил из себя ломаный немецкий язык Казара да еще с сильным алфёльдским акцентом, стучал по столу кулаком и клялся небом и землей, что «пересажает всю эту банду саботажников».