Свинцовый закат - страница 51

— Посчитай сам, — предложил полковник. — Как минимум полпинты на каждую жаждущую гарпию. В итоге больше трех пинт из десяти. И при меньшей кровопотере погибают.

— Значит, — воодушевился Хьюит, — в моей гипотезе, что мифические сирены это завуалированные кровопийцы, есть смысл. Тем более, в поздних мифах люди стали называть сирен спутницами Персефоны. А ведь она была повелительницей подземного царства Аида. Понимаете, древние греки чуть ли не открытым текстом писали, что под землей живут кровопийцы!

— Насколько мне помнится, — не скрывая скепсиса, произнёс полковник, — Аид — это обитель мертвых душ, а не кровопийц.

— Это только на первый взгляд, — начал разубеждать его Хьюит. — Царство Аида лежит глубоко под землей, туда не попадает луч солнца, там текут ледяные реки, а спуститься в Аид можно только через пещеры и бездонные пропасти. В мифах это, прежде всего, пристанище различных бессмертных богов и чудовищ.

— То есть, по-твоему, — напряжено произнёс полковник, — Персефона, Харон и Геката — это белые кровопийцы, а трехголовый Цербер — тамошнее зверьё?

— Почему нет? — произнёс Хьюит. — Людям, конечно, свойственно преувеличивать, особенно то, чего они в глаза не видели. Но если вдуматься в миф о похищении Персефоны, когда Аид увёл её в подземное царство, можно представить, что речь идёт об инициации в бессмертные кровопийцы.

— Не хочу тебя разочаровывать, но белые уводят смертных в подземелья чаще из кровопийских побуждений.

Но Хьюит Стэнли и не думал разочаровываться в собственной теории, и продолжил излагать её полковнику:

— Именно поэтому царство Аида и ассоциируется с обителью мертвых. Но в подземном мире, насколько нам в Обществе известно, происходит и перерождение смертных в вечноживущих. Представим, что Аид — это кровопийца, а Персефона — смертная прекрасная дева. Аид прельстился её красотой, и пожелал сохранить молодость Персефоны в веках, потому и похитил от матери Деметры и увел в своё царство мертвых. А как ещё назвать место, откуда ни один из смертных не вернулся? Безутешная Деметра не хотела верить в смерть дочери и искала её, где только можно, пока не узнала правду и не потребовала от богов вернуть Персефону. И Аид исполнил просьбу Деметры, но, согласно мифам, отпускал теперь уже свою супругу Персефону наверх только на полгода, остальные же полгода, она проводила с ним. И ведь залогом её возвращения была кровь!

— Что-то я ничего не помню про кровь, Стэнли. По-моему, ты сам занялся мифотворчества.

— Вы просто невнимательно читали, — обиженно протянул молодой человек. — В мифе сказано, что Аид дал Персефоне семь гранатовых зерен, прежде чем отпустить её к матери. На свободе она не вкушала никакой иной пищи, кроме данных ей зерен, и, проглотив их, Персефона обрекла себя на возвращение в подземное царство.

— Из-за гранатовых зерен? — скептически переспросил полковник. — Что же в них было такого волшебного?

— Гранат — всего лишь символ. В мифе сказано, что гранат, который был у Аида, возник из капель крови Диониса. Крови! Вы же понимаете, что за многие столетия мифы в устной традиции искажаются, и им придаётся другое, более понятное сказителю толкование. Но если мы, служащие Общества, станем читать между строк, то станет понятно, что Персефона, выйдя из-под земли, была неспособна вкушать никакой иной пищи, кроме крови. А если толковать условие, что Персефона проводила полгода в подземелье, а полгода на земле, то, скорее всего, имелись в виду суммарные полгода от целого года.

— И что это значит?

— Ну как же? — Стэнли удивился непонятливости полковника и пояснил, — Только половину жизни Персефона могла проводить на поверхности — ночью, пока темно и не взошло солнце, а днем она скрывалась в обители своего супруга. Кстати сказать, созвездие Девы отождествлялось древними греками с Персефоной, а звезды, как известно, видны невооруженному глазу только в темное время суток. Так и Персефона-Дева появлялась перед взором смертных исключительно под покровом ночи.

— Хорошая история, — согласно кивнул полковник. — Расскажи её Семпронии, особенно про сирен, ей понравится. Она всегда была неравнодушна к сочинителям всех мастей.