Свобода и неволя - страница 25
Беспрепятственно пройти мимо голубятни Инквару предсказуемо не дали, тот же парень стоял на дороге, поджидая разносчика с откровенностью человека, уверенного в своей силе. «Или в мощности своего хозяина», – незаметно хмыкнул Инквар.
– Чего ты так долго?
– Так вернули же! – обиделся разносчик и хмуро добавил: – А тебе какое дело?
– Хлеба хотел заказать на завтра. А зачем возвращали-то?
– Зеленщику надумали писать, чтобы не присылал больше петрушки и мелиссы, своя выросла, – сердито буркнул лже-Браш и деловито осведомился: – Так сколько хлеба принести? И какого?
– Да думаю… – испытующе глядя на Инквара, протянул ловец, явно колеблясь, потребовать ту записку или нет, потом неохотно проговорил: – Впрочем, не нужно. Тяжеловато тебе будет, по жаре-то. Нам еще кое-чего нужно, лучше привезем на лошадке.
– Как знаешь, – лениво дернул плечом разносчик и по-прежнему неторопливо двинулся дальше.
Проходя мимо полуразрушенного строения, видневшегося в промежутках между остатками изгороди и разросшейся сиренью, искусник тщательно изучал все мельчайшие детали, какие мог разглядеть, хотя и не знал, пригодится ли ему это когда-нибудь. Но таковы уж правила искусников – всегда заранее готовить себе оружие, способы борьбы и пути отступления и говорить спасибо судьбе, если эти приготовления не пригодились.
Ну а если не повезло и сбылись худшие опасения, то благодарили уже учителей за науку и самих себя, за собранность и предусмотрительность.
Идти назад было намного легче, тропка вела вниз и не давила корзина, и через полчаса Инквар входил в дом Марнека через черный вход.
– Ну? – Хозяин встречал его у порога кухни, где на лавке сладко спал подлинный Браш. – Как?
– Сейчас расскажу, – торопливо стягивая чужую одежду, кивнул Инквар и направился к прикрытому старым одеялом разносчику. – Но сначала одену его и отправлю восвояси. Дай воды, зелья капнуть.
Вскоре Браш, позевывая, спускался с черного крылечка, удивляясь, как его угораздило так сомлеть от пары кружек браги, и радуясь, что в полдень ему положен законный час отдыха и дядька не станет ругать за опоздание.
А переодевшийся господин Эринк, подробно рассказав ювелиру, как поживает сейчас госпожа Лавиния Базерс, ни словом не обмолвился о предстоящей встрече с ней. Марнек хороший человек, но это как раз тот случай, когда незнание гораздо безопаснее.
Впрочем, тот сам все понимал и лишь грустно признался, как хотел бы встретиться с людьми, с которыми его связывали не только деловые отношения.
– Если будет такая возможность, – твердо глянул ему в глаза искусник, – я постараюсь устроить эту встречу. А сейчас мне пора, но если я могу чем-то отблагодарить…
– За мои труды и тех вещиц, которые ты зачаровал, более чем достаточно. Испытал уже, каюсь, не сдержал любопытства. Тарен был слабее… но человек замечательный.
– Не будем говорить слова «был», – тихо ответил Инквар. – Пока есть хоть маленькая надежда, надо верить.
– Не будем, – со вздохом согласился Марнек. – А вещи, которые ты просил, уже принесли. Вот, я сложил их в простой мешок. Тележку запрягать не стал…
– Не нужно. Сам знаешь, люди тут очень наблюдательные. Возьму извозчика.
К тому времени как солнце почти скрылось за дальними холмами, искусник успел переделать кучу дел. Закупил и привез в свой дом продукты и самые необходимые вещи, потом засучил рукава и на скорую руку убрал несколько комнат. Дом оказался не столько пыльным, сколько захламленным разными статуэтками, вазочками, шкатулками и прочими безделушками. С ними Инквар поступал просто: складывал в корзины и вытаскивал в чулан. Напоследок он растопил печь в купальне, нагрел большой котел воды и с удовольствием выкупался, в последние дни путешествия они умывались наскоро, зачастую почти холодной водой. Но не столько спешка была тому виной, сколько нежелание испортить кратковременные личины. А теперь можно было смыть с себя несвойственную ему смуглоту и темноту волос. Мужчина, которого могли приметить возле дома ювелира, должен был исчезнуть.
Мало кто знает, как невероятно трудно, почти невозможно все время скрываться под личиной. Но особенно тяжело жить под двойной, не походя на самого себя не только внешностью, но и образом жизни, манерами, поступками.