Свободная любовь - страница 27
— Не трогай меня, Сергей. Не трогай.
— Я только пытался помочь. Дори повернулась к нему.
— Как ты мог? Помнишь Юлия Цезаря: «И ты, Брут?» Это как раз то, что я испытываю сейчас. «И ты, Сергей?»
— Я просто пытался помочь тебе, — повторил он. — Я не знал, насколько сильно твое чувство по отношению к этому.
— «К этому»? Сергей, чему они учат вас, парней, в медицинском колледже? Я думала, акцент делается на сохранении жизни, но теперь я уже не уверена; сначала мой доктор, сейчас ты. Ты, Сергей, мой любимый брат! Как ты можешь говорить «это», когда речь идет о твоей племяннице или племяннике?
Сергей поднял руки вверх.
— Ладно, Дори. Я совершил ошибку. Можешь отрубить мне голову, но сердцем я чист. Если ты хочешь этого ребенка — а, очевидно, так оно и есть, если то, что ты испытываешь, не чувство долга, — тогда я буду наилучшим дядей, о котором только можно мечтать.
— Ты правда так думаешь? — спросила Дори, обратив к нему блестящие от слез глаза.
Сергей обнял ее за плечи.
— Конечно. Ты — Айседора с двумя левыми ногами, а я — Сергей, которому медведь наступил на ухо. Мы должны держаться друг друга, малышка.
— Это слишком печально, чтобы быть забавным, правда? — сказала Дори. — Двое трудяг чувствуют себя неполноценными из-за того, что они не родились с талантами, соответствующими их обязывающим именам.
Сергей пожал плечами и хихикнул.
—Но все же есть Аделина и «Метрополитен-опера».
— Или следующий конкурс на звание «Мисс Флорида», в зависимости от того, что наступит первым.
Они засмеялись, затем вновь стали серьезными.
— Они здорово наехали на тебя, — сказал Сергей.
— Лицемеры! Они бы не ополчились так на Аделину, если бы она забеременела от того дилетанта композитора, с которым флиртовала в прошлом году. Я просто слышу, как мама рассыпается насчет того, какую прекрасную музыку сочинит будущий ребенок.
— Ты не очень высокого мнения о юном маэстро.
— Признай за мной хоть какое-то право на собственное мнение. Он помпезный, претенциозный зануда. Если говорить о созидании в современной классической музыке, то на фоне его сочинений «Фермер в Делле» звучит как образец творческого гения.
— Я никогда не знал, что ты так страстно можешь рассуждать о музыке.
— К черту музыку! Этот Дон Жуан прогрессивной симфонии облапал меня на кухне.
Сергей расхохотался.
— Что сделал? Не может быть!
— Пока мама в гостиной мечтала о совершенном браке между ее младшей дочерью и маэстро, маэстро находился на кухне, пытаясь соблазнить ее старшую дочь. Если этот малыш не станет дирижером, то не потому, что у него не быстрые пальцы.
— Господи, Дори. Ты сказала об этом Аделине?
— Ты шутишь? Она перестала бы со мной разговаривать. Она гений! Думаю, она рано или поздно раскусит его. Или по меньшей мере ей надоедят его занудные мелодии.
После веселой болтовни вновь наступило молчание, затаенное и тяжелое.
— Они отойдут, — уверил ее Сергей. — Отец грозен только на вид, и ты знаешь, как мама относится к детям.
— Она великолепна с ними, но не более десяти минут.
— С внуками ее хватит на двадцать минут.
— Даже с незаконнорожденными?
— Дори, когда она будет держать в руках внука или внучку и детеныш прижмется к ее груди, ей плевать будет на какую-то бумажку, и ты это знаешь.
Дори подняла голову.
— Как образно ты заговорил.
— Я в свое время занимался акушерством и наблюдал самые разнообразные ситуации. Скотт вернется.
— Я так боюсь, — призналась она. — Не за ребенка, не за свою беременность, а за Скотта.
— Как я понимаю, ты скажешь «да», если он сделает предложение.
— Если на это будут веские причины.
— Разве ребенок не достаточная причина?
— Это не та причина. Я могу заставить его жениться на мне. Я знаю, я смогла бы. Но я хочу, чтобы он захотел жениться на мне, а не совершил бы это просто из чувства долга.
— Так, как ты хочешь этого ребенка.
— Так, как я хочу этого ребенка и Скотта.