Своя на чужой территории - страница 11

стр.

Пока Луиза объяснялась, Юля обдумывала свежую неожиданную информацию. Оказывается, Алик Царев был родом из ее родного города, но признаваться в этом не спешил. Или просто не считал нужным? Сорнева знала сколько угодно случаев, когда люди не хотят возвращаться в город своего детства. Причины бывают разными: и боязнь разочарований, и нежелание воскрешать в памяти события, ранящие душу до сих пор.

– Накаркали, дорогие коллеги, – тихо сказала она Тымчишину. – Кто там меня в гламурности нынче упрекал?

– Беру свои слова обратно.

– Теперь, похоже, к гладкому материальчику о кино надо добавлять убийство. Адская смесь.

– Знаешь, у нас в детстве такая загадка была пикантная: «В темной комнате на белой простыне…»

– Вадик, я тупая, ты мне сразу ответ скажи.

– Кино это, подруга. Самое обычное кино.

– Вадик, ты это к чему?

– Да ни к чему. Просто вспомнил. Ты же кино с ними снимала. Вот в кино всякое бывает. Чудеса происходят без причин, как и трагедии. Жалко парня. По пьянке так получилось, что ли? Кстати, а с кино у вас дальше как?

Луиза вытерла слезы.

– Завтра режиссер прилетает. Думаю, съемки продолжим без Алика. Добавим несколько съемочных дней, хотя это и плохо. Нам материал вовремя надо сдать, ведь условия проката нарушить нельзя. У нас договор жесткий и неустойки.

Тем временем следователь Уткин не успокаивался.

– А вы задержитесь, граждане журналисты. Расскажите мне, зачем приехали.

– Да мы, собственно, по звонку Луизы… – начала оправдываться Юля.

У нее была своя техника общения с представителями органов – прикинуться наивной дурочкой, впервые увидевшей сотрудника полиции «живьем». Этот журналистский прием Тычишин цинично называл «косить под милую девушку». Но простенький прием срабатывал, потому как в роль «милой девушки» Юлия Сорнева – журналистка, специализирующаяся на расследованиях убийств и прочих нехороших приключений, вживалась идеально. «Велись» даже самые опытные следователи. Вот и сейчас Юлия изо всех сил демонстрировала восторг и радость от слияния с миром того самого, которое «в темной комнате на белой простыне», и обязательно с красивыми героями и про любовь. Да, была у девушки мечта – написать о таком, а судьба-злодейка возьми и все переиначь.

– Вы знаете, я пишу про то, как в городе снимается кино! А здесь мы не видели ничего! Приехали, а он уже тут лежал. А у вас есть версии? – продолжала резвиться Юля. – А чем его задушили? А где орудие убийства?

– Девушка, какие версии?! Осмотр места происшествия идет полным ходом. Задушен оператор, а что и как, выясним. Это ведь не скоро делается, – тоном наставника объяснял Юле вмиг подобревший Уткин.

– А он один был или с гостями? Покойный, в смысле. В номере вроде чисто, прибрано, бутылок-стаканов нет.

– Я же вам говорю: обстоятельства изучаются.

– Конечно! Кто же у нас в городе преступление раскрывает по «горячим» следам! – не смог удержаться от едкого комментария Вадик.

– А вы, молодой человек, проедете со мной в отделение, – в отместку огорошил его следователь Уткин.

– Это вдруг почему? – Вадик был готов к бою.

– Для беседы. Может, и подписочку о невыезде с вас возьму.

– Ой, ну нет! Это же шофер наш просто. Он же меня из редакции подвозил. И совсем тут ни при чем! – пошла на попятный Юлька.

– А сказали, журналисты!

– Это я журналист. А он шофер, шофер, – затараторила девушка. – Мы вам свои координаты оставим, а нам в редакцию срочно надо, а то главный у нас суровый, знаете, как что, премии сразу лишает. – И говорила все быстрее и быстрее, по опыту зная, как не любят мужчины таких трещоток.

– Ладно, езжайте. Если понадобитесь, найдем, – сжалился следователь.

– Уходим! – Юлька схватила Вадика за руку. – Луиза, я на связи! Мы с Вадимом вниз спустимся, в холл.

Тымчишин был недоволен и брюзжал.

– Ну ты даешь! Шофером меня обозвала.

– А ты бы хотел сначала в «обезьяннике» посидеть, а потом перед Заурским оправдываться? Или мне оправдываться? Зачем ты начал нарываться?

– А он первый начал! – запальчиво сказал Вадик.

– Ага, Вадичек! Самое время выяснять, кто первый начал. Закон на его стороне. Раз видишь – не любит человек журналистов, то и отойди в сторонку. Да и за что нашего брата любить? Не за что. От нас только одни проблемы.