Своя земля - страница 13

— Ты уже и друзьями обзавелся, — Николай Устинович привлек за плечи сына и ласково взъерошил сырые волосы на его затылке.

— Нет, ты в самом деле узнай — что за вещь, — говорил Артемка, поворачиваясь к Генке, который не спеша подходил с бивнем на плече.

— Нашли какое-то полено и радуетесь, — весело сказал Николай Устинович.

— А вот и не угадал, вот и не угадал! — закричал Артемка. — Это вовсе не полено, а бивень мамонта.

Николай Устинович с недоверием потрогал костяной обломок и подмигнул Анастасии Петровне. Скрыв лицо за огромной охапкой цветов, она, как из-за куста, пристально наблюдала за мальчиком и Червенцовым.

— Зачем тебе эта штука? — недоуменно спросил Николай Устинович.

— Как же ты не понимаешь! Это такая находка!

— Ну, где мне понять, я необразованный. — Он похлопал сына по плечу. — Пойдем-ка лучше с нами.

— А ты куда?

Не отвечая, Николай Устинович взял под руку Анастасию Петровну, и они пошли впереди мальчиков.

— А я знаю, куда они идут, — спустя немного времени сказал Генка. — На погост.

— Какой погост?

— Ну, кладбище, не знаешь?

Они пересекли луг и вышли на взгорок, где за невысоким земляным валом обосновались надмогильные деревянные кресты и красные башенки со звездами наверху. Но башенок было мало; черные, кое-где покосившиеся кресты гуще облепили косогор. Погост притулился у крутого заросшего оврага, его склоны кудрявились молодой порослью березок и осин. Одинокие, обглоданные телятами и козами кусты, разбросанные между репейников, лебеды и осевших могильных бугров, казалось, собрались, сбежать в овраг, к своим соплеменникам, но остановились в испуге, увидав подходивших людей. Взгорок обособился своим строгим унынием среди раздолья полей, буйно цветущего луга и зеленых волн молодого леска в овраге. При входе на погост, у запущенной въезжей дороги, кусты разрослись пышнее, своевольной зарослью окружая высокий белый обелиск за деревянной отрадой.

Николай Устинович первым поднялся к обелиску и, сняв шляпу, остановился перед могилой, сплошь усыпанной почернелыми и засохшими цветами. Анастасия Петровна и мальчики стали поодаль.

В каменное тело обелиска была вделана железная пластинка с выпуклой надписью:

А чуть пониже, в рамке под стеклом, в венке из лиловых бессмертников, на пожелтевшем листке бумаги можно было разобрать стихи:

Лешка! Дружище! Вот я и пришел к тебе через двадцать лет. Помнишь ли то лето, последнее твое лето? Помнишь, как мы лежали под плоскостью моего самолета и ты сказал: «Кончится война, сниму я погоны и уйду в гражданские летчики. Небо будет чистым, мирным, летай, нынче здесь, а завтра там». Не ты, а твои друзья водят самолеты по воздушным трассам страны, не ты, а они встречают рассвет в Москве и провожают закат в Хабаровске. Через двадцать лет я пришел сказать: мы не забыли тебя, Лешка, ты всегда среди нас, всегда вместе с нами, и, когда твои однополчане собираются за столом, они умолкают, вспоминая тебя. Вечная память, друг!

…А помнишь, как случилось это?

На раннем рассвете, почти в полных сумерках, полк подняли по боевой тревоге. Разбрызгивая сапогами холодную росу, летчики бежали к своим самолетам. В белесом свете на широком темном поле аэродрома за туманной дымкой люди и самолеты вырисовывались смуро и смутно. А высоко в небе над ними катился страшный нарастающий рев, словно сам воздух грохотал тяжко и гулко.

В этот ранний июньский рассвет немецкие воздушные эскадрильи с нескольких сторон ринулись на прифронтовую железнодорожную станцию в самом центре России. Как сердце принимает в себя кровь и ритмичными толчками разгоняет ее по кровеносной системе, так и станция с ее людьми — машинистами, кочегарами, составителями поездов, дежурными, сцепщиками, стрелочниками, деповскими рабочими, мужчинами и женщинами, пожилыми и молодыми — принимала составы с военной техникой, боеприпасами, снаряжением, горючим, продовольствием и людским пополнением и питала тела двух фронтов, широкой дугой прикрывших древний русский город. Это был так называемый «звездный налет». Волны «юнкерсов» и «хейнкелей», «мессершмиттов» и «фоккеров», сотни самолетов с паучьими крестами на бортах и крыльях с запада, севера и юга шли на большой высоте к одному центру, к железнодорожному узлу с его частой стальной сетью рельсов, вагонами, паровозами, пакгаузами, депо, мастерскими, шли по расчерченным на картах курсам, чтобы одним ударом остановить ни на секунду не затихающее сердце двух фронтов.