Священное сечение - страница 42

— Я знаю, кто ты такой, — заговорил с ним Перони. — Здесь есть люди гораздо хуже тебя. Вот что я сказал ей. Да, ты не стал бы иметь дело с девочкой ее возраста. Просто я подумал, может, ты что-то слышал. Или подскажешь, к кому еще нам обратиться.

Раджачич опустошил бокал и попросил еще пива. Бармен подошел к ним с бутылкой. Кроме них, в заведении находилось еще двое посетителей. На улице под ногами прохожих хлюпала грязная снежная каша. Однако бизнес, как обычно, шел неплохо. Коста знал, что где-то у входа скрываются торговцы наркотиками и несколько проституток с горящими голодными глазами надеются подцепить кого-нибудь на вечер. Поблизости находились заведения, которые Коста считал своими самыми любимыми в Риме. Всего в двух шагах отсюда церковь, сотворенная Микеланджело на месте древних бань Диоклетиана. В палаццо Массимо, прямо за углом, находится целая комната из частной виллы Ливии, императрицы, жены Августа. Помещение украшено таким образом, что напоминает очаровательный сельский сад. Там поют птицы, растут цветы и стоят фруктовые деревья. Но такие места лишь редкие оазисы в районе, что с каждым годом становится все более вульгарным и криминальным. Косте не терпелось отправиться куда-нибудь еще.

— Мы стараемся изо всех сил, господин Раджачич, — обратился он к сутенеру. — Нам надо найти эту девушку. Она в опасности. Все знают, как работает ваша система. Сюда они приходят молодыми. Если им везет, их подбирают люди из службы социального обеспечения и подыскивают им жилье. В противном случае они попадают в сеть, из которой им уже не выбраться. Сначала бедняги учатся просить подаяние. Потом начинают воровать. А с возрастом сами превращаются в товар, попутно торгуя наркотиками. Вот как обстоят дела. Со временем они обязательно обращаются к человеку вроде вас.

— Девочка никогда не пошла бы ко мне, знай она, кто я такой, — настаивал Раджачич, маша перед их лицами рукой с потрескавшейся кожей. — Люди, торгующие детьми, они просто подонки. Я не имею дело с малолетками, а беру лишь тех, которые понимают, на что идут. И к наркотикам я не имею никакого отношения.

— Знаю, — согласился с ним Коста. — Я уже говорил, что нахожусь в отчаянном положении.

— А кому сейчас легко? — спросил серб. — Мы живем в трудное время. Вы разве не заметили?

Он глотнул пива из бутылки, затушил сигарету и посмотрел на своих собеседников. Возможно, он что-то знает, подумал Коста. Может быть…

— Вот что я вам скажу, — проворчал Раджачич. — Когда я приехал в Рим пятнадцать лет назад, мне приходилось звонить домой и вызывать сюда девочек. Многие мне так и не перезванивали. Тогда они еще имели чувство собственного достоинства и не нуждались в людях вроде меня. А сейчас? Мир не стоит на месте, друзья. На меня работает Организация Объединенных Наций, и от женщин, умоляющих взять их на работу, просто отбоя нет. Жительницы Косово, хорватки, русские, турчанки, курдянки… Все эти люди видели, как рухнула Берлинская стена, и умер старый мир. И они решили: начинается новое время, теперь всякий может стать свободным и разбогатеть. Хорошую жизнь обещали им всякие там западные шишки. Смешно, не правда ли? Вы ведь не говорили им, что все будет иначе. Пришлось сутенерам, больше-то некому, объяснять бедолагам действительное положение вещей. Именно я должен говорить правду только что прибывшим сюда без документов и денег симпатичным семнадцатилетним девушкам, единственное богатство которых находится у них между ног. А теперь еще вы просите о помощи…

— У нас нет времени для извинений, Стефан, — проворчал Перони.

— Верно. — Карие глаза серба сверкнули. — У вас никогда нет времени. — Он взял фотографию и внимательно посмотрел на нее. — Кто она? Сербка? Албанка?

Лицо Перони исказила гримаса.

— Мы не знаем.

— По виду она может быть откуда угодно. Например, из Турции или Курдистана. Господи Боже ты мой…

— Но девушка не могла приехать сюда просто так, никого здесь не зная, — возразила Эмили. — У нее должно быть имя. Номер телефона. Хоть что-то.

— У кого вы уже были? — спросил Раджачич.

Перони назвал несколько имен. Слушая его, серб все больше хмурился.