Святая Блаженная Ксения Петербургская - страница 26

Однажды весной я возвращалась в Петербург из имения родственницы моей в К-ой губернии.

Ехать приходилось на лошадях по проселочной дороге, и так как пора была весенней бездорожицы, то мне, отъехав верст двадцать от последней станции, за невозможностью следовать далее, по причине разлившейся реки и за поздним временем, пришлось, по совету моего ямщика, прибегнуть к гостеприимству одной барыни, имение которой как раз находилось на нашем пути.

Еще по дороге к усадьбе мой возница пояснил мне, что тут живет барыня Марья Сергеевна Горева и что она «очинно набожна, и каждого нищего обласкает и примет и без награждения не отпустит».

Барыня действительно оказалась очень любезной и радушной хозяйкой и, узнав, что я из Петербурга, обрадовалась мне как родной.

Я извинилась за причиняемое беспокойство, но она не хотела и слушать.

– Ах, полноте, – возразила она, – я так рада бываю всегда услышать что-либо о Петербурге вообще, тем более повидаться с особой, которая еще так недавно оттуда. Петербург моя родина, – добавила она с улыбкой, как бы в пояснение своего особенного интереса к этой столице.

Марья Сергеевна Горева была женщина еще молодая и очень красивая. В больших темных глазах ее, в улыбке на полных прекрасных губах было столько привета и ласки, что невольно, без слов, подтверждалось о ней все, что я уже слышала от своего ямщика.

Вся она точно сияла особенным, внутренним светом, и, несмотря на необыкновенную простоту, с какой держала себя, в ней сказывалась какая-то таинственная, но мощная сила и неотразимо влекла к себе с первого взгляда.

После чая мы перешли из столовой в гостиную, и вскоре у нас завязался оживленный разговор. Она с живым интересом расспрашивала меня о Петербурге в самых подробностях.

– Счастливица, вы так скоро увидите Петербург, – сказала она мне вдруг, окинув меня своим грустным взглядом, и при этом глубоко задумалась и точно, казалось, хотела сказать мне о чем-то, но все не решалась.

Меня осенила счастливая мысль.

– Быть может, вы желали бы дать мне какое-нибудь поручение в Петербург, – сказала я, – так прошу вас, с великим удовольствием исполню его.

В глазах ее засветилась искренняя радость.

– О, пожалуйста, – сказала она, – уж если вы так добры, и это не затруднит вас, исполните мою покорнейшую просьбу, – и встав, она вышла в другую комнату, а через минуту вынесла оттуда несколько золотых в конверте и передала мне.

– Вот, – продолжала она, отдавая конверт, – когда будете в Петербурге, то съездите на Смоленское кладбище, там есть могила рабы Божией Блаженной Ксении: отслужите по ней панихиду, а все остальное раздайте нищим.

– С величайшим удовольствием, – сказала я, – готова исполнить ваше желание, тем более что и сама давно уже собираюсь посетить эту могилу, о которой многое слышала. Но вы, вероятно, имеете особые причины чтить память Блаженной Ксении? – спросила я.

– О, да! – ответила она с глубоким чувством и силой убеждения, и тихо прибавила: – Дивен Бог во святых Своих! Я испытала это в моей жизни собственным опытом.

– Если не тайна, – сказала я, – то, быть может, вы расскажете мне какое-либо событие из вашей жизни, которое способствовало укреплению в вас таких твердых религиозных убеждений, такой крепкой веры?

– Нет, не тайна, – ответила она мне, – но если бы даже и была тайна, то ради Света истины, мы должны жертвовать и нашими тайнами.

Все это было сказано таким твердым и даже несколько строгим голосом, что я ничего ей не возразила и ждала, что она скажет далее.

Между тем Горева встала и прошлась несколько раз по гостиной, как бы обдумывая что-то; но затем села напротив меня и начала свой рассказ голосом тихим, хотя и взволнованным.

– Родилась я в Петербурге, в купеческой семье. Жили мы сначала очень богато, имели своих лошадей, экипажи, много прислуги и все прочее, доступное богатству. Я воспитывалась в одной из гимназий и была уже в пятом классе, как над нами разразилась беда. Дела батюшки быстро пошли к упадку, и кончилось тем, что однажды к нам в квартиру пришла полиция и описала все наши вещи, не исключая даже и платья; батюшка объявил мне и матушке, что у нас ничего не осталось, что он, благодаря чьему-то мошенничеству, потерял в один месяц на бирже триста пятьдесят тысяч рублей в каких-то бумагах и что у нас, кроме долга, нет ничего.