Святая Блаженная Ксения Петербургская - страница 30

Прошло несколько месяцев – муж не пил, прошел и год благополучно, и с тех пор уже восемь лет, а о прошлом не было и помина.

Но я замечу, что муж иногда очень задумывался, как будто его тяготила какая-то тайна или болезнь, и, зная его откровенный характер, я решила, что это болезнь, и, опасаясь последствий, однажды спросила его о причине. Муж страшно смутился и побледнел, встал, несколько раз быстро прошелся по комнате и затем с решительным видом сел против меня и сказал:

– В то утро, когда ты ходила на кладбище, я спал крепким сном, и что-то во сне видел страшное, будто звери какие-то меня окружили; я помню, что крикнул тебе, но ты не пришла, а явилась ко мне незнакомая женщина, с посохом в правой руке. Звери все сразу куда-то исчезли, а она обратилась ко мне и, стуча своим посохом, грозно сказала: «Нет здесь жены твоей, она у меня. Слезы матери ее затопили могилу мою. Брось пить! Встань! Твои дети горят!» И с этими словами она исчезла. Я вскочил, смотрю – тебя нет, дети спокойно спят, и я принял все это за бред моей больной головы, но не прошло и десяти минут после этого, как в кухне раздался отчаянный крик: «Горим!» Я вскочил, как полоумный, не столько от крика, как от страшной мысли о видении. «Дети горят», – вспомнились мне последние слова грозной женщины. Я схватил детей и бросился с ними в прихожую, но было уже поздно: дверь загоралась, тогда я бросился к окнам. Остальное ты знаешь.

– Вот почему, – добавил мой муж, – я особенно беспокоился знать: где ты была тогда утром, и когда я узнал, то сразу все понял, сотворил мысленную молитву, и с тех пор мне даже думать о вине противно, – заключил он свою исповедь.

Я была страшно поражена этим открытием.

Через год после нашего водворения в деревне умер старичок управляющий, и мужа моего генеральша назначила на его место, но вскоре за тем скончалась и сама, моя голубушка, Царство ей Небесное!

При этом воспоминании крупные слезы скатились по щекам рассказчицы; она тяжело вздохнула и продолжала:

– Старушка, с которой я была все время в интимной переписке, по духовному завещанию большое имение в Тверской губернии отказала племяннику своему, а это, где мы и сейчас, навсегда закрепила за нами.

И всему, всему этому мы обязаны молитвам Блаженной Ксении да моей матушке. Я узнала из дневника ее, который она оставила и приказала вскрыть не ранее, как исполнится мне тридцать лет, что отец мой в своей ранней молодости сильно пил, и что моя матушка через это много страдала, пока не научили ее добрые люди прибегнуть к помощи Блаженной Ксении, и что после того отец мой вскоре излечился от своей слабости и строго воспрещал даже иметь вино в квартире.

Тогда только я поняла, почему она так боялась за «пьяницу» мужа и почему советовала прибегать именно к Блаженной Ксении.

Точно чувствовала родительским сердцем, что дочке ее все это придется пережить и испытать собственным опытом!

Вот, – закончила Горева свой рассказ, – причина, почему я особенно свято чту память рабы Божией Ксении и сама все стремлюсь побывать в Петербурге, да не могу никак выбраться: то дела (и сейчас я хозяйничаю одна: муж уехал на месяц в губернский наш город по делу), то дети удерживают, а у меня их немного, – сказала она, улыбаясь, – всего только семь человек. Вот завтра представлю вам: пять сыновей и двух дочек.

Когда она закончила свой рассказ, то было уже далеко за полночь.

– Я вас утомила? – сказала она, поднимаясь.

– О, что вы, напротив, – ответила я, тоже вставая, – премного вам благодарна за этот рассказ. Не часто в жизни приходится слышать подобное, и я с нетерпением буду как можно скорее спешить побывать на священной могиле за себя и за вас.

– Благодарю от души, – сказала она, протягивая мне руку на прощанье.

На другой день Горева показала мне все свое хозяйство, находившееся в образцовом порядке, и действительно представила мне семь человек своих детей – годовалого и до тринадцатилетнего возраста включительно, причем сообщила им, что «это – тетя из Петербурга, где могилки Блаженной Ксении, ваших дедушек и бабушек и генеральши Л.».

Один из мальчуганов, лет пяти, подошел ко мне и бойко спросил: