Святая Блаженная Ксения Петербургская - страница 11
Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели.
Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыня - все покрыто гноем: нарыв прорвался; а здоровая девочка и на руках матери продолжает спокойно спать.
Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положивши спящую девочку на новую постельку, приступили к няне с просьбой рассказать, что она сделала, и каким образом девочка стала здоровой?
"Ничего я, барыня, не сделала, я только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихиду, взяла маслица из лампадки да скорее домой. Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому, боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица в больное ушко. "Няня, посиди тут, я на минутку выйду", - вдруг говорит сиделка. Уж так-то я обрадовалась, когда она сказала это. "Хорошо, хорошо, - говорю, - уж вы будьте спокойны"... и лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом боку), и прямо из пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю уж и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то... Ну да, думаю, как Богу угодно, да матушке Ксении... Снова надвинула барышне повязку на ушко, смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочек, да и глазки закрыла, засыпать, значит стала.
Вошла сиделка да и говорит: "Что это, никак она кончается?"
"Нет, - говорю, - она заснула".
Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко, сладко так спит и ротик открыла... а тут и вы все пришли в комнату. Больше я ничего не делала".
"Да кто тебя научил съездить к Ксении? Откуда ты узнала про нее?" - спросили мы.
"Я, батюшка барин, и вы, барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, благодарить Бога, всегда была здорова, И вот теперь, сидя у постели барышни, я чего не передумала, вспомнила и про матушку Ксению... Много раз уже хотела я сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась, думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке, может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили. Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: "Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну, за что она страдает?", - а слезы-то, слезы-то так и текут у меня из глаз... Приехала это я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю, народ стоит и молится, свечи, лампадки горят кругом могилы, а в стороне стоит в облачении священник. Я прямо к нему, и говорю: "Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихидку по рабе Божией Блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она бедная страдает".
"Хорошо, хорошо, - говорит священник, - панихидку я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись, да усерднее проси помощи у рабы Божией Ксении. По мере твоей веры и молитвы ты и помощь получишь такую же". Купила я скорее две свечечки, одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все время плачу да твержу:
" "Господи, спаси, Ксеньюшка, помоги", - больше ничего и сказать не придумала: ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то. Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла, с его благословения, землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой.
Масло то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку. Она и теперь там лежит".