Святая Инквизиция - страница 4
— Не знаю о чем ты говоришь… Не имею ни малейшего понятия.
Делаем невинное лицо. Отводим глаза. Сильнее краснеем… И вуа ля! Какой взгляд! Сколько чувства! Аж тошно становится…
— Ну, солнышко, ну лапушка, неужели ты не скажешь ничего своей лучшей подруге?
Не голос — сироп, замешанный на двух килограммах сахара на кубический сантиметр. А то и всех трех. А сама не так давно при всех чернила мое имя. Конечно, за моей спиной. У нас иначе просто не умеют.
— Олечка, заинька…
Ненавижу эти присюсюкивающие нотки! До зубного скрежета ненавижу… Уйди, уйди от меня, я все скажу! Во всем признаюсь… Во всех грехах, мыслимых и не мыслимых, сделанных и не сделанных, только отпусти руку…
Вот так, все хорошо… Посмотри какая чудесная погода… Ну и что, что облака и туман… Это даже немного романтично. Особенно если встретишь в переулке маньяка. Что? Я ничего не говорила… Молчала как рыба! Конечно-конечно, обязательно познакомлю… Что я, изверг какой? И на вопросы отвечу…
(Как говорил мне один психолог — с сумасшедшими лучше во всем соглашаться. Больше шансов остаться в живых).
Инквизитор? Конечно, иначе и быть не может! Естественно приближенный к Высшим кругам. Красивый… Черноволосый с тонкими чертами лица. Есть ли шрамы? Угу, есть. Как раз рассекает щеку и бровь. Нет, глаза не пострадали… Какого они цвета? Зеленые-зеленые с желтыми прожилками.
И я отвечала, и отвечала, и отвечала на ее вопросы. Вплоть до самого университета, где меня вырвал из лап моей мучительницы милейший человек — преподаватель по истории живописи, которого боялись не только все студенты, но даже ректор…
Только вот почему меня гложут смутные сомнения, что портрет, описанный мной, в скором времени найдет своего двойника среди живых?
А пока я смиренно внимала ужасу университета, для друзей и студентов — кошмару во плоти, по паспорту — Александру Илларионовичу, а для меня просто Кошмарику.
— Ольга Анатольевна, довожу до вашего сведения…
Ну вот, опять мне сообщат что-то плохое… Когда Кошмар начинает звать меня по имени-отчеству, а не по фамилии — жди беды. Да еще это «довожу»…
— … что на сегодняшнем всеобщем собрании университета вы должны быть в обязательном порядке. Я доступно выражаюсь? — в голосе прорезаются стальные нотки, которые преподаватель и не пытается скрыть.
Куда уж доступнее! Только за что такая радость? Что я немедленно и озвучила.
— За заслуги. Большего вам знать необязательно…
Необязательно так необязательно. Мы люди понятливые, нам по десять раз повторять не надо. И так прожигать взглядом тоже не надо! Могу и обидеться ведь…
— Ясно. А это обязательно?
Тут проще согласиться… но меня гложет интерес. Пусть я милая и примерная ученица. Периодически прогуливающая, устраивающая погром на кафедре химии, где уже несколько лет числюсь лаборанткой, а также влипающая в самые разнообразные нехорошие истории…
— Чтобы в семь были в актовом зале!
И ушел. А я? А объяснить?! Ну я так не играю… Даже помучить человека не дали. Ребенка обидели!
А если серьезно, то к нам кто-то приезжает из Высших кругов власти. И будет толкать речь… часика так два. Только вот, они-то приезжали и раньше и прекрасно справлялись без моего присутствия! Внимание вопрос! Зачем там сегодня должна присутствовать моя скромная персона?
Почему-то когда я неслась на пару по коридору от меня все шарахались… Неужели у меня такое зверское выражение лица? Ловлю свое отражение в блестящем прозрачном окне. Да нет вроде. Лицо как лицо. Недовольное и угрюмое… А вот взгляд жуткий. Пустой я бы сказала…
Остановится и взглянуть на улицу. Всего мгновение, одно-единственное… Ничего не изменилось. Мир не перевернулся. Горит желтым искусственная атмосфера, клубится пыль, яркими цветными брызгами спешат куда-то люди и машины. Все как обычно… Грустно и серо, несмотря на яркость одежд прохожих и мигающий свет вывесок.
— Эй, Ольга! А ты что в коридоре стоишь? Пара-то уже началась… — веселый, задорный баритон возвращает меня в реальность.
Владимир… С кафедры химии. Его улыбка как солнце! Которого почти не видно уже более ста лет… Наверное, только его я могу назвать другом… С натяжкой, конечно. Доверия в моей душе почти нет ни к кому.