Святитель Лука: факты, документы, воспоминания - страница 12

Его невестка Мария Кузьминична рассказывала, как в Ташкенте доктор Федермессер однажды, докладывая о смерти больного с абсцессом, добавила: «Он все равно был обречен». И тут разразилась буря. Величественный и невозмутимый Войно-Ясенецкий буквально взревел: «Вы не имели никакого права останавливать борьбу за жизнь больного!.. Даже думать о неудаче не имели права! Только делать все, что нужно!»

Сам он без раздумья брался оперировать пациентов, которые, по общему мнению, были обречены, – и иногда удавалось спасти еще одну жизнь.

Случаи гибели больных после операции, неизбежные для каждого хирурга, будущий святитель переживал чрезвычайно тяжело. Акушер-гинеколог Антонина Алексеевна Шорохова, работавшая в Ташкенте в дореволюционные годы с В.Ф. Войно-Ясенецким, вспоминала: «Валентин Феликсович болел душой за каждую свою неудачу. Однажды, задержавшись на работе, когда все врачи уже покинули больницу, я зашла зачем-то в предоперационную хирургического отделения. Внезапно из открытой двери операционном до меня донесся “загробный” голос: “Вот хирург, который не знает смертей. А у меня сегодня второй…” Я обернулась на голос и увидела Валентина Феликсовича, который пристально и грустно глядел на меня. Поразила его угнетенная поза: он стоял, согнувшись и упираясь руками в край операционного стола. На столе лежал больной, умерший во время операции…»

Он был человеком чрезвычайно требовательным к себе. Минна Григорьевна Нежанская, медсестра Ташкентской городской больницы, сказала встречавшемуся с ней М.А. Поповскому: «В делах, требовавших нравственного решения, Валентин Феликсович вел себя так, будто вокруг никого не было. Он всегда стоял перед своей совестью один. И суд, которым он судил себя, был строже любого трибунала».

Почему же коллеги иногда считали профессора жестким человеком? Валентин Феликсович, великолепный диагност, нередко говорил неизлечимому больному, сколько дней ему осталось жить. В тяжелых случаях владыка Лука не скрывал от своих хирургических больных возможность неблагоприятного исхода. Как православный христианин, намного опередив развитие биоэтики, он утверждал всегда, что больной должен знать об этом, чтобы достойно подготовиться к смерти, исповедоваться, принять причастие. В то же время он советовал молодым коллегам: «Приступая к операции, надо иметь в виду… человек в смертельной тоске и страхе, сердце у него трепещет не только в прямом, но и в переносном смысле…»

Иногда суровый прогноз не сбывался. М.А. Поповский записал рассказ печника из селения Большая

Мурта в Красноярском крае Ивана Яковлевича Автушко, у которого на четвертый день войны случилось прободение язвы. Печник сам прошел три километра до больницы и с болями лег на крыльце, не решаясь рано утром беспокоить главного врача. В восемь часов вышел из рощи старик с белой бородой (Автушко так и не узнал, кто это был, называл доктора «старик-старичок» и вспоминал, что он утром всегда в роще молился, поставив иконку на пень). Хирург осмотрел его и сказал, «как филин буркнул»: «Такого одного из тысячи удается спасти. Ты погиб». Но все же стал оперировать, сделав спинномозговую анестезию, потому что печник вспоминал, что все видел: как живот резал, как кишки вынимал… «Спасибо этому старику, спас он меня. Жизнь он мне установил. Хотел я его подкормить маленько. Старик этот здесь голодовал». Автушко всю жизнь жалел, что не купил «старику-старичку» десяток яиц, чтобы подкормить его.

Владыка Лука несомненно сознавал, что дар его от Бога. Еще в самом начале своей деятельности, до принятия сана, он потребовал повесить в операционной икону и отказывался оперировать, когда ее убрали.

Все трудные, виртуозно исполненные операции, закончившиеся успешно, невозможно объяснить только врачебным искусством хирурга.

А в последние годы, в крымский период, многие случаи, когда он исцелял пациентов без операции, никакими рациональными причинами не объяснить. Его внучатый племянник Николай Николаевич Сидоркин, живший с владыкой в Крыму с 1946 по 1961 год, рассказал: «Мамочка заболела, у нее нашли опухоль груди, сказали, что саркома. И мама очень готовилась к концу, но приехала к нам. Дедушка осмотрел ее, прощупал и сказал, что ничего там нет. И в самом деле, оказалось, что ничего. Потом она говорила: “Как хорошо – жить! Счастье уже просто дышать”».